Почему без пролития крови не бывает прощения?

Почему смерть употреблена, а не прямое прощение через слово?

Священное Писание не входит в подробное изъяснение этого; оно не говорит, почему не поступлено иначе! Впрочем, местами указывает на такие черты, которыми, собрав их вместе, можно успокоить мятущийся ум философский. Соберем их.

• Во-первых, Священное Писание не случайно говорит, что Христу «подобает… пострадати» (Мк. 8:31). Мысль здесь та: Христу нужно было пострадать, – умереть; причина этого была самая сильная, не одно желание Божие, а нравственная нужда. Нужда сия определялась потребностью очищения нас от грехов. Итак, есть ли здесь непонятность? Что нужно очищение от грехов, – этого разум не может не знать; пятно всегда измывается, а грех есть пятно души. Но не могло ли пятно сие быть измыто иначе, только объявлением грешнику словесного прощения?
•  Вторая черта, которую находим в Священном Писании, разрешает и сей вопрос: из нее видно, что это действие Богочеловека является для разума непостижимой тайной! Сколько он находит тут противоречий! Последуем за ним и разберем все его противоречия и возражения, то есть разрешим последний вопрос: как разум смотрит на смерть Иисуса Христа? Все возражения ума по сему предмету сходятся в одном главном: «Зачем употреблен такой способ искупления? Почему Бог не простил людей просто, без такой ужасной жертвы?» Выкуп этот уму представляется более чем-то человеческим, неприличным Богу, – Существу высочайшему. Он мнит, что для сего достаточно было объявить людям прощение, под условием их исправления. Точно, это такой путь, на который разум скоро попадает. Но что лучше – прощать ли без удовлетворения правосудию, или изобрести такой способ, чтобы и закон не нарушился, и наказания не существовало? Явно, что последнее лучше первого. Цари прощают преступников без удовлетворения закону, но это делают потому, что не могут изобрести удовлетворительного средства, ибо какой царский сын пойдет на крест за преступника, которому царь, отец его, хочет оказать снисхождение? Итак, прощение, какое цари земные делают по снисхождению, есть их недостаток, есть признак слабости человеческой, по которой люди не могут изобрести такого средства, чтобы правосудие не нарушалось и наказание для преступников не было страшно. Но Бог изобрел сие средство, и потому сделал то, что достойно Его одного. Мы привыкли судить о всем по себе, и потому часто чувство своей слабости прилагаем и к Богу. По нашему слабому чувству правды кажется и можно выполнить закон, и нет; но в целом роде человеческом сие чувство правды гораздо сильнее и возвышеннее. Ибо отчего весь древний мир приносил жертвы, а ныне все дикие народы делают это? Это голос того чувства, которое сильно требует удовлетворения правде и не может оставлять ее неудовлетворенной. Уже по сему одному – по причине такой всеобщности голоса правды – Богу нельзя было не требовать удовлетворения за нарушение правосудия. Но и другие причины не могли допустить нравственного прощения без уплаты. Такое изъятие в мире нравственном сделало бы ущерб в законе. А ущерб сей мог ли бы обойтись без соблазна? Смотря на это, мы тотчас приходили бы к той мысли, что Бог и впредь таким образом будет прощать нас. Сверх того, такое прощение не успокоило бы совести нашей и в сей жизни, тем более в будущей. Воспоминание о прошедшем часто и в сей жизни весьма тревожит людей святых по жизни; что же было бы в вечности, где совесть сделается чище и строже, если бы сие прошедшее не было изглажено? Там память о нем не дала бы покоя, ибо там настоящее слабое требование совести сделается для нее законом. И не это ли выражается в явлении духов, тревожащих в продолжение веков? Вообще надобно сказать, что голос совести сильнее всего! Итак, жертва сия нужна была для людей, для удаления соблазна – в сей жизни и для успокоения их совести, особенно в будущей жизни. Но в Божественном мироправлении, кроме мира человеческого, есть другие миры – Ангельские. Хотя мы не знаем степеней сих существ, но весьма вероятно, что есть между ними высшие и низшие. Нравственное благо их не позволяло простить человека без удовлетворения. Правда, они весьма человеколюбивы, но человеколюбие их не простирается до нарушения закона, а до сохранения его. И поелику у них совесть чище, то им еще неестественнее и труднее, нежели нам, видеть неудовлетворенным нарушение закона. Сверх того, какое бы было между ними и нами сожительство в вечности? А сожительство сие непременно будет. Они не могли бы в мыслях своих не отделять нас от себя; не могли бы не представлять нас в виде преступников, помилованных, но неочищенных, и по одной только милости вошедших в Христово Царство. А при таком образе представлений возможен ли союз равенства? Итак, вот еще для кого смерть Иисуса Христа была нужна – для Ангелов! Обратимся к самой правде Божией. Какова она сама в себе? Одно понятие ее показывает, что разум, требуя прощения без жертвы, без удовлетворения, сам не знает, чего хочет. Он хочет поэтому отказать правде и дать место только милости; но это снято с природы человеческой и есть грубый антропоморфизм (греч. человекоподобие). Наша правда может ограничивать сама себя и изменяться, но к Богу этого приложить нельзя. Если Бог требует чего, то основание сего требования лежит в самом существе Его. Он требует, так сказать, по необходимости, и потому может ли идти к Нему вопрос: потребно удовлетворение или нет? Такая двоякость в уме Божественном не допускается. Эту мысль Бог выразил в Своем законе. Закон по отношению к человеку зыбок и избегаем, но сам в себе неизменен и неотразим. Таков и источник его – Бог. Таким образом, если бы и Ангелы снесли нарушение закона, то, дерзнем сказать, совесть Божия не снесла бы его; у Бога, по самой природе Его, не может быть и нет неточности и пятна! И потому Бог мстит и наказывает не по гневу, а по свойству Своей природы, по необходимости; этого требует Его святость и непоколебимость нравственной Его чистоты. Итак, основание смерти и искупления от грехов лежит в требованиях со стороны человека – в его жизни, настоящей и будущей, со стороны существ высших и со стороны Бога, Его правды, которая не может оставаться неудовлетворенной.

В сем учении разум находит самое лучшее разрешение тех противоречий или же антиномий, в которые он впадает, судя о грехе и об отношении его к Божией правде. Антиномии сии недавно изложены одним из немецких философов. Человек грешен, а Бог свят – большая противоположность. Но между ними должен быть союз. Итак, разум придумывает способы для примирения их. Первый из таковых способов есть прощение грехов. С одной стороны, смотря на беспредельное милосердие Божие, разум надеется на сие прощение, но, с другой стороны, бесконечное правосудие представляет ему прощение сие невозможным: вот антиномия! Нужно, следовательно, удовлетворение, но со стороны человека оно невозможно. Как же примирить его с Богом? Разум гадательно говорит, что некоторые грехи будут прощены, а некоторые очищены, – отчасти будет объявлено прощение, а отчасти наказание, то есть отчасти потерпит ущерб правда, а отчасти милосердие; из сего выходит для ума непримиримая антиномия! В учении Библейском все это примиряется самым лучшим образом. В нем человеколюбию дано свое место. Ибо Бог, по человеколюбию, дал на смерть Сына Своего. Это представляет человеколюбие Божие в большем виде, с новой стороны, какой разум и не ожидал: это героизм человеколюбия! Правда видна здесь также вся и еще с прибавлением полного удовлетворения и совершенного искупления грешников. Ибо вся сложность тварей не может равняться с Богочеловеком, тем более не может равняться с Ним одно человеческое племя, и потому Он сделал то, чего не могла бы сделать вся совокупность сотворенных существ. Если же так, то в христианском учении о смерти Богочеловека правда и человеколюбие, по словам Псалмопевца, облобызались, и противоречия ума здесь исчезают.

Еще противоречие ума, смотрящего на человека и Бога. Разум видит, что человек может сделаться Богоугодным через исправление себя, то есть через исправление форм ума и воли. Если сии формы исправятся, если ум и воля начнут действовать своим законным образом, то человек понравится Богу. Такой взгляд основан на правде и милости и кажется правильным. Но с другой стороны, тот же разум видит, что человек, сделавшись однажды неугодным, уже не может быть, по отношению к прошедшему, угодным; прошедшее впечатление и для человека несносно, тем более для Бога; оно тревожит и нашу совесть, тем более, осмелимся выразиться, совесть Божию; натура Божия непременно должна его извергнуть. Но человек уничтожить его не может; следовательно, и не может быть любимым Богом; вот новая антиномия, новое противоречие! Разум не видит средства примирить это; но Христос, по словам Писания, примирил все: Своими заслугами восполнил неполное, будущее, и уничтожил прошедшее. Таким образом, в сем учении и в нем одном можем видеть совершенную гармонию между отпущением греха и удовлетворением правде Божией. Какой бы вы ни представили стройной философической теории, все в ней промежутки будут неизбежны. Читая философские нравственные системы и сводя их, видим повсюду в них пустоту; обещания их произвольны и преувеличены, и потому им нельзя верить. Христианство, напротив, выдерживает все логические постепенности; в нем все восполняет друг друга, и пустоты нет. Оно, будучи понимаемо просто, для разума удовлетворительно, а для нравственности питательно. Оно показывает величайшую мудрость Божию в изведении грешников из той бездны, в которую они были низринуты. Как извести их? Ободрить объявлением прощения? Но это повергло бы их в беспечность. Бог употребляет такое средство, которое ободряет, но не допускает предаваться беспечности. Христианин утешается тем, что за него пострадал Сын Божий, но в то же время говорит в предосторожность самому себе: «Если Он Сына Своего не пощадил, то пощадит ли меня?» Этим одним учением вводится гармония во все свойства (attributa) Божии – дополнение, самое дорогое для разума! В нем говорится, что худое преследуется в человеке Богом, а доброе приемлется человеком от Бога, и что все сие совершается в одном сердце, в одной совести: опять видна необыкновенная гармония! Разум твердит о соразмерности блаженства с добродетелью; но, видя, что прошедшее остается без удовлетворения, не может представить, чтобы соразмерность сия была возможна, ибо блаженство имеет на всех больший перевес, нежели правда – добро. Но христианство выдерживает в сем отношении совершенную гармонию. Ибо грешнику дается блаженство, но так, что прошедшая пустота пополняется заслугами Иисуса Христа. Могут спросить: как такое обилие заслуг могло произойти из одной смерти Богочеловека? Как смерть – действие однократное – могла уничтожить миллионы грехов – действия многократные? Величие сие зависело от величия субъекта или лица, а что лицо придает величие действию, в том нельзя сомневаться. С одной стороны, источник заслуг Спасителя заключается в Его нравственном величии, в Его беспримерно героическом самоотвержении; это величие дало Его заслугам силу интенсивную (vim intensivam), так как первое – экстенсивную (extensivam). Таким образом, Библейское учение, будучи рассматриваемо умом, не заключает в себе ничего противного. Оно пополняет и увенчивает учение Его о примирении людей с Богом.

Есть еще касательно сего вопрос: каким образом смерть Иисуса Христа действует на благо людей?

• Во-первых, она действует на Божество, успокаивая в Нем, так сказать, чувство правды, то есть то сознание, в котором нет неточности.
• Во-вторых, действует на людей, умиротворяя их совесть. Потом на самую натуру – тоже на ее совесть, которая у нее должна быть, ибо между законами одного и другого мира есть аналогия, и одни суть отражение других. Так же она действует на натуру посредством истребления зол и избавления тем от смерти. На все это действует Иисус Христос приведением в гармонию их натуры и сообщением им другого направления, противоположного направлению, данному Адамом. Силы природы, действуя по сему новому направлению, достигнут, наконец, совершенной гармонии. Или, если это кажется слишком отвлеченным, непонятным, то можно представить другой способ. Иисус Христос, вследствие Своего самоотвержения, получил власть над всей натурой: «дадеся Ми, – говорил Сам Он, – всяка власть на небеси и на земли» (Мф. 28:18). Этой власти уже довлеет (достаточно) Ему к перетворению неба и земли.

Источник: cвятитель Иннокентий Херсонский. Иисус Христос – Искупитель человеческого рода.