V Вселенский Собор и папство

V Вселенский Собор, состоявшийся в Константинополе в 553 г., занимает странное положение в ряду древних Вселенских Соборов неразделенной Церкви. Его решения и постановления, как кажется, несколько теряются на фоне величия и значимости Халкидонского определения или Никео-Цареградского Символа; неясен предмет его рассмотрения, осужденную на нем ересь трудно назвать одним четким и ясным термином — каковы были осужденные прежде «несторианство» и «монофизитство». Вместо ясной фигуры еретика, подобного Арию, Евтихию или Несторию, Константинопольский Собор ведет борьбу против трех давно покойных к моменту его проведения богословов. В глазах иного нашего современника против Собора может говорить и то, что ведущую роль в его подготовке и проведении играл император Юстиниан — слишком велико отторжение от всякого действительного или мнимого цезарепапизма, от всякого вмешательства светской власти в дела Церкви.

Все это так. И тем не менее, случайно ли собрание епископов, состоявшееся в 553 г. в Константинополе, входит в число семи Соборов, имеющих определяющее значение для истории христианства? Случайно ли в верности его постановлениям клянутся православные христиане и римо-католики всего мира? Как нам представляется, значение V Собора ничуть не уступает предшествующим, а его вклад в православную догматику — как в христологию, так и в экклезиологию — трудно переоценить.

Нас, в соответствии с предметом нашего исследования, более всего будет интересовать то учение о Церкви, то представление о высшей церковной власти и тот принцип взаимоотношений с папством, которые были впервые со всей ясностью торжественно провозглашены этим Собором, однако по необходимости мы должны сказать несколько слов и о его христологическом учении.

Предварительные замечания

Столетие между Халкидонским Вселенским Собором (451 г.) и Вселенским Собором в Константинополе (553 г.) было трудным для Православия на Востоке. Антихалкидонское движение, известное под общим названием монофизитства, хотя и раздробилось на множество различных фракций и направлений, порой радикально противоречивших друг другу в вопросах вероучения, охватывало немалую часть населения империи, особенно на территории Александрийского и Антиохийского Патриархатов. Объединяло монофизитов твердое убеждение, что Халкидонский Собор в скрытой форме отверг постановления Вселенского Собора в Эфесе и учение свт. Кирилла Александрийского и реабилитировал несторианство.

Императоры Маркиан и Лев пытались пресечь антихалкидонское движение насильственными средствами, но тем самым скорее способствовали сплочению монофизитов, которые обрели своих «мучеников» и «исповедников». Царствовавшие следом за ними Зинон и Анастасий вели политику вероучительного компромисса: согласно «Акту единения» («Энотикону»), изданному Зиноном, монофизиты должны были объединиться с православными на почве богословия свт. Кирилла Александрийского, причем Халкидон прямо не осуждался, но его авторитет замалчивался. Униональная политика Зинона и Анастасия вызвала решительное сопротивление Римских епископов того времени, твердо отстаивавших авторитет IV Вселенского Собора. Из-за принятия восточными епископами «Энотикона» между православным Римом и находившимся в унии с монофизитами Востоком в течение нескольких десятилетий существовала т. н. «акакианская схизма» (484-518 гг.)

Положение дел резко изменилось с восшествием на престол имп. Юстина, помощником и советником которого был его деятельный и богословски образованный племянник Юстиниан. Общение с Римом было восстановлено, хотя в процессе переговоров вскрылось радикальное противоречие экклезиологических воззрений римского папы Гормизда и восточного епископата [1]. Восшедший на трон в 527 г. император Юстиниан был твердым сторонником халкидонской веры (и одним из главных двигателей воссоединения Западной и Восточной Церквей в 518 г.), но, тем не менее, сознавал, что посредством грубой силы и принуждения заставить монофизитов войти в единение с Кафолической Церковью практически невозможно, поскольку монофизитство получило опору в среде монашества и масс простых верующих Египта и Сирии. Насильственные меры в отношении антихалкидонитов потребовали бы настоящего геноцида. По этой причине период правления Юстиниана отмечен поиском богословского решения проблемы монофизитства: император последовательно стремился доказать монофизитам, что Халкидонский Собор, вопреки их обвинениям, не являлся реабилитацией несторианства и между Эфесским I и Халкидонским Соборами отсутствует какое-либо противоречие.

Как следствие этого стремления возник т. н. «неохалкидонизм» — богословское направление, которое стремилось защитить Халкидонский орос и томос свт. Льва Великого, толкуя их в духе богословия свт. Кирилла Александрийского. Крупнейшим богословом этого направления был сам Юстиниан. Чтобы отнять у монофизитов повод к обвинению халкидонитов в скрытом несторианстве и тем самым восстановить мир в Церкви, он вел обширную богословскую работу. Начал ее Юстиниан еще до восшествия на престол с защиты и распространения т. н. «теопасхитской формулы» («один из Троицы пострадал», т. е. ипостась Логоса претерпела страдания по человеческой природе, оставаясь бесстрастной в отношении Своего Божественного естества). Согласно этой формуле, Логос был единственным субъектом всех действий Христа, в том числе и совершаемых по плоти. Хотя подобные выражения были весьма распространены в святоотеческих творениях, в эпоху Юстининана впервые «теопасхитское»учение начала активно проповедовать прибывшая в Константинополь в 518 г. группа монахов из Скифии; с их точки зрения, эта формула устраняла возможность криптонесторианской интерпретации постановлений Халкидонского Собора, подчеркивая единство воплощенного Логоса.

Богословие Юстиниана и скифских монахов нельзя назвать отвлеченным. В действительности оно оберегало самое сердце христианского благовестия: «Тот, Кто есть Жизнь вечная, Премудрость и Сила Отчая, был рожден по плоти от Жены, запеленат и лежал в колыбели; Жизнь вечная, Премудрость и Сила Отчая пострадала, была распята на кресте и умерла по плоти»[2]. Христианство немыслимо без «теопасхитского» учения и шире — самого понятия о communictio idiomatum, «общении свойств», согласно которому все, что сказывается о каждой из природ Христа, относится к одной ипостаси воплощенного Логоса. И именно защита этого принципа была основным двигателем всех богословских начинаний Юстиниана.

Окончательно «теопасхитское» учение было утверждено в двух императорских декретах от 533 г., утвержденных всеми главенствующими престолами Православной Церкви, в том числе и Римом. Противники формулы «Един от Троицы пострадал», константинопольские монахи-акимиты (считавшиеся до сих пор самыми строгими приверженцами Халкидона), были анафематствованы лично папой Иоанном II как несторианствующие.

Другой составляющей этого процесса было богословское собеседование 532/533 г. между халкидонитами и их противниками с целью найти способ дать удовлетворительный ответ на претензии монофизитов к IV Вселенскому Собору. Во время собеседований антихалкидониты озвучили одно из ключевых своих возражений против Халкидона — факт реабилитации этим Собором двух противников свт. Кирилла Александрийского, епископов Ивы Эдесского и Феодорита Кирского. Христологические воззрения этих епископов, бывших долгое время сторонниками Нестория, несли на себе отпечаток несторианских идей, хотя сами они были приняты IV Вселенским Собором в общение после того как согласились анафематствовать константинопольского ересиарха. Кроме того, в Православной Церкви не был анафематствован и считавшийся учителем Нестория Феодор, еп. Мопсуестийский. Именно претензии антихалкидонитов и понимание, что богословские воззрения, выраженные в писаниях Ивы, Феодора и Феодорита, никак не могут быть согласованы с неохалкидонским богословием, послужили поводом к началу спора, который найдет свое разрешение на V Вселенском Соборе[3], — спора о «Трех Главах» (сочинениях Ивы Эдесского, Феодорита Кирского и Феодора Мопсуестийского).

Спор о «Трех Главах»

В чем состояли вероучительные затруднения, связанные с сочинениями этих богословов? Попробуем ответить на этот вопрос на материале того единственного сочинения Ивы Эдесского, которое сохранилось до наших дней; из всех текстов, обсуждавшихся во время спора о «Трех Главах», именно оно, вероятно, вызывало наиболее напряженную полемику, несмотря на свой небольшой объем. Речь идет о послании Ивы к некоему персу Маре, в котором Ива нападает на св. Кирилла Александрийского, предполагает, что его двенадцать анафематизмов против Нестория были еретичны, а православен Кирилл стал только после подписания соглашения с епискoпами Востока. Само по себе это, безусловно, не может служить причиной для осуждения, особенно в свете того, что сам Ива в Халкидоне признавал православие св. Кирилла.

Куда более значим был тот факт, что антиохийские богословы вообще (и особенно Ива и Феодорит), как кажется, не вполне были способны понять идеи единства лица Христова и communicatio idiomatum. Представление, что Сама «Жизнь вечная», Сама изначальная «Премудрость и Сила Отчая пострадала, была распята на кресте и умерла по плоти», было чуждо их христологии; в нем антиохийцы видели кощунственное унижение Божественного Лица. Для Феодорита и Ивы от Марии рождается и на кресте умирает не предвечная ипостась Логоса (по плоти), но только сама плоть, хотя и неразрывно сочетавшаяся с Божеством. Субъектом действий Христа становится уже не ипостась Логоса, но сами Его отдельные природы. Даже формально признавая единое Лицо Христа[4], Ива и Феодорит в действительности сохраняли в этом Лице глубокую внутреннюю двойственность, различие «между храмом и обитающим в нем»; две природы во Христе для них существовали практически автономно, а единство Его ипостаси отходило на задний план, терялось.

Еп. Йозеф Гефеле, один из крупнейших римо-католических историков Церкви, следующим образом оценивает содержание письма Ивы к Маре: «Письмо осуждает Кирилла и I Эфесский Собор явно нечестным и несправедливым образом, искажает историю Собора, обвиняет Кирилла в том, что он придерживался аполлинарианской доктрины перед объединением с Восточными, и бросает тот же упрек Эфесскому Собору, потому что тот одобрил анафемизмы Кирилла. В письме утверждается, что Кирилл и его сторонники впоследствии исправились и приняли истинную веру, войдя в общение с Восточными. Письмо также не признает communicatio idiomatum…

Вместе с тем некоторые составляющие письма допускали два противоположных толкования. Автор также заявляет, что твердо придерживается той доктрины, которая была провозглашена при воссоединении между Кириллом и Восточными, и признает единство единого Господа в двойственности природы. С этой точки зрения можно было бы заключить, что Ива был исключительно православным и лишь по недоразумению выступал против Кирилла и отрицал communicatio idiomatum. Но также можно счесть, что автор только внешне принимал учение «согласительного исповедания» и что его отрицание сommunicatio idiomatum, от которого он не отказывался, а также то, как он продолжал относиться к Кириллу и III Вселенскому Собору, показывает, что и тогда он был еще еретиком и что все письмо было проквашено несторианской закваской» [5]. Действительно, в своем письме, ставшем одним из предметов рассмотрения V Вселенского Собора, Ива утверждает, что от Девы Марии родился только «храм», которым Слово «не было объято». Мария, таким образом, может быть названа Богородицей, но лишь в относительном смысле: Бог не родился по плоти, Бог не претерпел унижения и не умер по плоти; Божественная ипостась оставалась выше плотского рождения и плотского страдания: «Ибо как возможно, чтобы бывшее в начале Слово объято было храмом, родившимся из Марии?»[6] Не стоит и говорить, что такое представление если и не совершенно упраздняет чудо христианского учения о спасении, то во многом стирает его величие и уникальность.

Разумеется, церковное сознание не могло всецело смириться с таким учением. Не следует думать, что полемика середины VI в. была вызвана Юстинианом искусственно. Еще до Халкидонского Вселенского Собора сторонники и последователи учения свт. Кирилла Александрийского критиковали Феодора Мопсуестийского как учителя Нестория; собственно, «Томос к армянам» свт. Прокла, патр. Константинопольского, представлял собой не что иное, как осуждение догматической позиции Феодора, хотя и без упоминания имени. Свт. Прокл послал «Томос» также и в Антиохию и призвал восточных епископов подписать его, чтобы удостовериться, что они не разделяют воззрений Феодора. Однако личного осуждения этого богослова, пользовавшегося, несмотря на свои заблуждения, большим авторитетом в Антиохийской Церкви (а также в определенных кругах на Западе), не последовало[7]. Предпринимал попытки добиться осуждения Феодора и свт. Кирилл Александрийский, однако не преуспел в этом начинании. Незадолго до II Эфесского («разбойничьего») собора обвинения в сочувствии несторианству выдвигались также и против Ивы, еп. Эдесского, но он также не был осужден. Наконец, Ива и Феодорит были преданы анафеме евтихианами на «разбойничьем» соборе. Халкидонский Собор реабилитировал их после того, как они согласились анафематствовать Нестория, однако не давал формального одобрения всем их сочинениям.

Все вышесказанное не позволяет согласиться с распространенной в литературе точкой зрения, согласно которой весь процесс против «Трех Глав» был не более чем манипулятивной схемой придворного епископа Феодора Аскиды, который надеялся новой богословской дискуссией отвлечь внимание Юстиниана от борьбы с оригенизмом, приверженцем которого был сам Аскида[8]. В действительности вопрос о сочинениях Ивы, Феодорита и особенно Феодора был животрепещущим для Церкви уже больше ста лет. Для самого императора этот вопрос был актуализован полемикой с монофизитами, которые указывали, что признание «Трех Глав» православными ставит под сомнение верность Халкидонского Собора понятию о единстве лица Христова, в 532 г. [9]. Пусть даже Юстиниан не мог уделить необходимое внимание этому вопросу до середины 540-х гг., он, очевидно, никогда не терял из виду проблему «Трех Глав», в осуждении которых он видел единственный шанс на прекращение схизмы, продолжавшейся без малого век.

Перед Пятым Собором

В 544 г. император впервые попытался решить проблему «Трех Глав» самостоятельно, посредством эдикта «In damnationem Trium Capitulorum». Текст указа не сохранился до наших дней, однако его содержание восстанавливается по материалам позднейшей полемики вокруг него. Он содержал анафемы против Феодора Мопсуестийского лично и всех его сочинений, против послания Ивы Эдесского к Маре Персу, а также против писаний Феодорита, полемизирующих с учением свт. Кирилла Александрийского. Эдикт был поначалу принят, хотя и не без сопротивления, восточными патриархами, однако Римский папа Вигилий отказался подписывать указ: он находил в нем противоречие с Халкидонским Собором. Последний принял в общение Иву и Феодорита, что в глазах п. Вигилия обеспечивало им полную неприкосновенность. Видя его сопротивление, свое согласие отозвал и Александрийский патр. Зоил.

В 545 г. п. Вигилий был вызван императором в Константинополь, но прибыл только в начале 547 г. Следует отметить, что с этого момента и до самой своей кончины папа будет заниматься почти исключительно вопросом о «Трех Главах». По прибытии в Константинополь Вигилий сперва отлучил всех подписавших императорский указ от 544 г., но вскоре согласился снять отлучение. Уже в середине июня 547 г. Вигилий и около 70 иных западных епископов[10] подписали тайное обязательство всецело содействовать осуждению «Трех Глав», а затем (11 апр. 548 г.) и особый документ, называвшийся Iudicatum («суждение»), в котором осуждались «Три Главы»[11]. По интересующему нас вопросу о письме Ивы там говорилось следующее: «Анафематствуем также и нечестивое письмо, которое, как говорят, именуемое написанным Ивой к Маре Персу, поскольку оно противно правой (rectam) христианской вере; также и всех, кто его защищает или называет православным (rectam)»[12]. Однако иные епископы Запада, узнав об этом, обвинили Вигилия в предательстве Халкидонского вероучения (очевидно, никто из них не верил, что именно папе принадлежит право давать аутентичное толкование прежнего учительства Церкви!). Вигилий был отлучен рядом западных поместных соборов и отозвал свою подпись под Iudicatum’ом. Юстиниан осознал, что все попытки навязать Церкви решение столь важного и сложного вопроса будут завершаться неудачей, если не прибегнуть к созыву Вселенского Собора. 15 авг. 550 г. Вигилий дал торжественную клятву содействовать созыву такого Собора и осуждению «Трех Глав».

К 551 г. Юстиниан систематически изложил свои христологические взгляды в особом трактате «Исповедание правой веры» и издал его в виде эдикта. Этот документ в общих чертах предвосхищает будущие определения V Вселенского Собора. Как пишет крупный современный исследователь эпохи Юстиниана, «Здесь были собраны все — по крайней мере, все считавшиеся при дворе перспективными — инициативы императора: Логос как субъект собственных страданий “по плоти”, Христос “сложный” из двух природ; различие естеств, но единство по ипостаси (“ипостасное единство”), понимание выражения “единая природа Бога Слова воплощенная” в значении “единое воплотившееся лицо или воплотившаяся ипостась Бога Слова”; все эти идеи были обоснованы текстами Кирилла и иных отцов. Эдикт оканчивался тринадцатью анафемами, десять из которых поддерживали это учение, а три, разумеется, направлены против “Трех Глав”»[13]. «Исповедание» Юстиниана нельзя не признать выдающимся богословским трудом — возможно, лучшим из созданных в халкидонском лагере с 451 г. Как пишет кард. Грильмайер, «в декрете от 551 г. Юстиниан определенно проявляет владение константинопольской христологией своего времени на уровне далеко не дилетантском; он демонстрирует достойное одобрения понимание проблем богословия Воплощения… У Юстиниана мы впервые находим очерк исчерпывающей интерпретации понятия о лице Христа и единении Божественной и человеческой природ в единой Божественной ипостаси Логоса. Этот очерк воспроизводит, в сущности, Халкидонскую формулу, говорящую об одной ипостаси в двух природах, но интерпретирует ее в большей степени в смысле ἕνωσις, опираясь в этом на ряд кирилловых элементов»[14].

Однако п. Вигилию этот указ показался очередным насилием над Церковью, и он предал отлучению всех, кто будет принимать новый эдикт Юстиниана[15]. Императору пришлось отозвать указ и отменить вообще все постановления, относившиеся к вопросу о «Трех Главах». В ответ Вигилий вновь дал свое согласие на созыв Вселенского Собора (кон. 552 г.).

V Вселенский Собор

Как сообщает «Православная Энциклопедия», «Акты [Пятого Вселенского] Собора известны только в латинской версии, в двух редакциях (пространной и краткой), возникших уже в 553 г., т. е. вскоре после окончания Собора и составления первоначального греческого текста деяний, от которого до настоящего времени сохранились лишь отдельные фрагменты. Пространная редакция, вероятно появившаяся сразу же после закрытия Собора, существенно отличается от краткой, особенно в тех местах из деяний 1, 2 и 7, в которых дискредитируется Римский папа Вигилий, не принимавший участия в работе Собора (ACO. T. 4. Vol. 1. P. 11–12, 24–28, 184–188, 198–199, 200–202). Эта редакция представлена в единственной рукописи IX-X вв., хранящейся в Национальной библиотеке Франции (Parisin. lat. 16832, бывш. Notre Dame 88). Краткая редакция была составлена после того, как 8 дек. 553 г. папа Вигилий согласился анафематствовать «Три Главы»; тогда же были устранены все неудобные для него места в актах. Эта редакция в настоящее время существует в единственной дефектной рукописи – Codex Sangallensis 672, IX в… Большинство ученых признают подлинность пространной редакции» [16]. К сожалению, в основу русского перевода Деяний собора легла именно сокращенная версия, в то время как в настоящее время научные издания и переводы опираются на пространную редакцию; в европейских изданиях пространная редакция публиковалась, начиная с XVII в. Следует отметить, что пространная редакция никогда не прекращала своего хождения в рукописях.

Итак, в последний момент папа вновь изменил свое решение. На сей раз причина была в том, что он не был удовлетворен малым количеством участников с Запада (и действительно, из 153 епископов только 16 происходили из Африки и Иллирика [17]; но подобное соотношение восточного и западного епископата было свойственно и прочим Вселенским Соборам). Однако все протесты Вигилия не могли устранить настоятельной нужды в решении, наконец, вопроса о «Трех Главах», который уже начинал серьезно угрожать единству Церкви. 5 мая 553 г. было открыто (без разрешения папы и вопреки прямым его требованиям ) первое заседание собора, который войдет в историю как Пятый Вселенский. Председательствовал патриарх Константинопольский св. Евтихий, также в Соборе участвовали патриархи Александрийский и Антиохийский, а также местоблюститель Иерусалимского патриарха. Патриархи неоднократно предлагали папе Вигилию прийти на заседания собора с тем, чтобы выработать общее, соборное решение, однако тот неизменно отказывался, желая высказать свое мнение отдельно от Собора. Епископы свидетельствовали о своем почтении к папе и признании его первенства в Церкви; Собор был готов признать Вигилия «своим отцом, главой и первенствующим» (et caput et patrem et primos uos habemus)[18].

И всё же следует обратить внимание на условие, которым сопровождались эти почетные титулования: «Если, в согласии с тем, что было условлено между нами, Вашим блаженством, святейшими патриархами и благочестивейшими епископами, Вы назначаете встречу и обсуждение по вопросу о «трех главах» и намереваетесь вместе со всеми вынести определение, согласное с правой верой, как делали и святые апостолы, и святые отцы и четыре Собора при возникновении вопроса, имеющего общую значимость, тогда мы признаем в Вас нашего главу, отца и первенствующего»[19]. Это место представляет особый интерес, поскольку здесь впервые мы можем увидеть, как церковное сознание первого тысячелетия мыслило отношения соборности и первенства в Церкви. Условием признания в папе главы и первенствующего является не только его правая вера, но и — что важнее всего! — соработничество с Собором и вынесение решений только в согласии со всей Церковью. Нужно ли говорить, что такие условия категорически противоречат догматике Римской церкви?

Первенствующий епископ, разумеется, имеет определенные полномочия, но применить он их может только в соборном контексте и в согласии с церковной полнотой. Именно так трактует отношение собора и первенствующего епископа выдающийся византийский богослов архиеп. Нил Кавасила: «Но без папы, говорят латиняне, нельзя принимать никаких постановлений о делах церковных. И хорошо, конечно нельзя. Но и папе нельзя делать этого без согласия остальных, по крайней мере, если он хочет повиноваться законам апостольским»[20]. Первенство для Церкви немыслимо вне контекста соборности.

Следует отметить, что в отличие от, например, Никейского собора, все заседания которого проходили в присутствии императора или, по крайней мере, его представителей, св. Юстиниан на собор 553 г. не приходил и постоянного представителя на нем не имел. По справедливому замечанию греческого исследователя А. Геростергиоса, «взгляды Юстиниана были одобрены и подтверждены Собором, поскольку они соответствовали вере Церкви. В противном случае Церковь, даже если бы ей не удалось отвергнуть их на данном Соборе, сделал бы это позднее»[21]. Как будет говорить спустя 800 лет другой выдающийся византийский богослов на троне, император Иоанн Кантакузин, «люди следуют в этих вопросах за мной, принимая мои слова и склоняясь к ним, поскольку они причастны Божественной истине и правильным догматам, и никоим образом не иначе»[22].

Constitutum I

Итак, к концу мая собор по тщательном исследовании сочинений Феодора, Ивы и Феодорита пришел к пониманию необходимости осудить вышеуказанные сочинения и предать анафеме Феодора Мопсуестийского. В свою очередь, п. Вигилий также издал торжественно определение по спорному вопросу. Как пишет кард. Грильмайер, «в своем Constitutum I от 14 мая 553… вынес свой суд о “Трех Главах”. В 60 главах папа осуждал различные заблуждения, извлеченные без указания имени из творений Феодора Мопсуестийского. Он выражал согласие с Эфесским I и Халкидонским Соборами, с Проклом и Кириллом, а также отвержение еретических учений Феодора. Однако его имя не должно указываться; судить мертвого недопустимо. Затем, также без указания имени, следовали пять заблуждений, приписываемых Феодориту. Если кто-то захочет осудить несторианские заблуждения под именем Феодорита, сам Халкидонский Собор будет затронут таким осуждением. Наконец, Вигилий утверждал, что послание Ивы православно и было принято Халкидонским Собором: “Orthodoxa est Ibae episcopi a patribus pronuntiata dictatio”»[23]. В конце документа папа «своей апостольской властью» торжественно запрещал Собору обсуждать эти вопросы в дальнейшем:

«Мы постанавливаем и определяем, чтобы отныне никто, к какому бы церковному cану и достоинству он ни принадлежал, не смел мыслить, писать, говорить или измышлять по вопросу о пресловутых “Трех Главах” что-либо вопреки тому, что мы провозгласили и постановили настoящим Constitutum’ом, или как-либо еще поднимать этот вопрос после настоящего определения. Если же именем любого человека, к какому бы церковному сану и достоинству он ни принадлежал, что-либо было или будет сделано, сказано или написано в противность тому, что мы сейчас провозгласили и постановили относительно “Трех Глав”, мы совершенно аннулируем это властью Апостольского престола, на котором мы по милости Божией председательствуем»[24].

Властный тон п. Вигилия, его твердая уверенность в собственном превосходстве над Собором и господстве во Вселенской Церкви, его бескомпромиссность заставляет вспомнить о гордых заявлениях п. Гормизда и п. Геласия: «Все (как сказано) в власти Апостольского Престола. Итак, что на Соборе одобрил Апостольский Престол, то сохраняет свое значение, а что отверг, не может иметь силы. Только у Апостольского Престола есть право определять, что Собор постановил принять несоответственно порядку, а Собор призван не выносить повторный приговор, но вместе с Апостольским Престолом исполнять прежний»[25]. В некотором смысле Constitutum был документом не только христологическим, но и экклезиологическим.

Constitutum также, предположительно, отвечает основным признакам безошибочного высказывания ex cathedra, как они описаны в догматической конституции Pastor Aeternus[26]:

«Папа Римский, когда он говорит ex cathedra…» — в тексте прямо содержится упоминание об auctoritas Apostolicae Sedis, «власти Апостольского престола».

«…исполняя свои обязанности учителя и пастыря всех христиан…» — Вигилий прямо указывает, что положения Constitutum’a обязательны к выполнению всеми, «к какому бы церковному cану и достоинству они ни принадлежали».

«…определяет, в силу своей верховной апостольской власти, что некое учение по вопросам веры и нравственности должно быть принято Церковью…» — определение послания Ивы как «православного», несомненно, носит вероучительный характер, ведь вопрос об ортодоксальности того или иного текста — это, в сущности, вопрос об ортодоксальности выраженного в этом тексте учения.

Соответственно, папа Вигилий должен был бы, сообразно с римо-католической догматикой, «пользоваться, с Божественной помощью, обещанной ему в лице блаженного Петра, той безошибочностью (infallibilitas), которой Божественный Искупитель благоволил наделить Свою Церковь, когда она определяет учение по вопросам веры и нравственности», а Собор — будь он действительно «католическим» Собором — оказывать ему полное и совершенное послушание (впрочем, этим полным послушанием он был обязан папе, даже если бы тот говорил не ex cathedra). Как отреагировал на это Собор, и по сей день признаваемый в Римо-католической церкви Вселенским?

Собор и папа

Папа попытался передать Constitutum св. императору Юстиниану, но тот отказался его даже читать, уже зная, что там написано. Как раз в этот момент подходило к концу 7 заседание Собора, и представитель императора, прибыв на Собор, зачитал послание, в котором Юстиниан требовал, чтобы отцы признали Вигилия еретиком и исключил его имя из церковных диптихов за многократный отказ явиться на заседания и попытку единолично определять вероучение Церкви (точно так же, как веком ранее за неявку на заседания Халкидонского Собора был низложен Александрийский архиепископ Диоскор):

«Поскольку папа Вигилий отказался встретиться с вами и соборно выработать общее осуждение трёх глав… и, более того, сделал себя чуждым кафолической Церкви, защищая их нечестие, мы провозглашаем, что его имя должно быть исключено из священных диптихов, поскольку поминать его – значит соглашаться с нечестием Феодора и Нестория. Впрочем, мы сохраняем единство с Апостольским престолом, что, вне всякого сомнения, следует делать и вам. Ведь оттого, что Вигилий или кто-то еще отпал в худшее, не может нарушиться мир Церкви»[27].

Собор утвердил это послание:

«То, что сейчас изволил благочестивейший император, полностью согласуется с его прежними трудами ради единства святых Церквей. Итак, мы будем действовать в согласии с тем, что сказано в только что прочитанных словах, сохраняя единство с Апостольским престолом святейшей Церкви Старшего Рима. Относительно вопроса, стоящего перед нами, пусть все будет так, как мы решили»[28].

Как отмечает кард. Грильмайер, «для отцов Собора 553 г. папа Вигилий отлучил сам себя от церковного общения, поскольку исповедовал ереси Феодора и Нестория»[29]. Итак, отцы собора решают низложить папу и сохранять единство с самой кафедрой: даже если Вигилий оказался еретиком, сам Римский престол не принадлежит ему и его ереси, он есть собственность Церкви. После этого на восьмом заседании епископы зовут Вигилия уже не «блаженным папой Ветхого Рима Вигилием», а просто «Вигилием» и среди патриархов не поминают, как отмечается во введении к критическому изданию Актов Пятого Собора[30].

Некоторые римо-католические апологеты пытаются указать, что отцы Собора в данном случае просто почтительно вразумляли папу Вигилия, осуществляя так называемую «сыновнюю коррекцию» понтифика. Это очевидно не так. В сущности, седьмое заседание Собора «превратилось в церковный суд, на котором обвиняемым был папа Вигилий, а обвинителем — император»[31]. Римо-католический учитель церкви кард. Р. Беллармин пишет: «Итак, так же, как можно противостоять Первосвященнику покушающемуся на тело, можно противостоять и покушающемуся на души или разрушающему гражданский порядок и особо такому, что мог бы разрушить Церковь. Я говорю, что позволено противостоять ему, не выполняя его приказаний и препятствуя исполнению его воли, не дозволено однако судить его, наказывать его, либо низлагать его, ибо сие суть акты надлежащие начальствующим»[32]. Пятый Вселенский собор именно «судил», «наказывал» и «низлагал» папу Вигилия, как мы уже убедились: чем, если не судом, было решение Собора одобрить послание св. Юстининана с осуждением папы и исключить Вигилия из диптихов? Чем, если не наказанием, было исключение Вигилия из диптихов? Чем, если не низложением были действия Собора по отношению к Вигилию, коль скоро после приведения приговора в исполнение бывший папа Вигилий перестает именоваться «блаженнейшим папой Вигилием», но только по имени?

Патриархи приняли вызов, брошенный римской экклезиологией. На горделивую уверенность Вигилия последовал ответ: именно Собору принадлежит власть над папой, а не наоборот. Торжественное суждение папы Вигилия Собор счел еретическим и осудил Вигилия как еретика.

Так считал Собор, до сих пор признаваемый в римском католицизме Вселенским.

Две ошибки папы Вигилия

Римо-католическая апологетика, впрочем, выдвигает ряд возражений. Защитники папства предполагают, что Constitutum I никоим образом не может быть безошибочным, поскольку имеет дело не с учением о вере и нравственности, а лишь с конкретными лицами и конкретными текстами: «Утверждают, что он (Папа Вигилий), по крайней мере, допустил ошибку в догматическом факте, поскольку он сначала осудил «Три Главы» в своем «Judicatum», затем защитил их в своем «Constitutum» и, наконец, вновь осудил в своем послании утверждающем Собор. Это утверждение содержит лишь чистый поклеп. Чтобы подтвердить такого рода утверждение, необходимо продемонстрировать, что Вигилий одобрил рассматриваемые тексты и провозгласил их православие. Однако, это невозможно сделать; поскольку Вигилий какое-то время воздерживаясь от осуждения «Трех Глав», никогда не одобрял их, и его желание заключалось единственно в том, чтобы сохранить положение дел в том же состоянии, что и после Халкидонского Собора, не вынося суждения об учении. Поэтому не имеет места ошибка в догматическом факте»[33]. Согласно этой точке зрения, п. Вигилий не больше одобрил письмо Ивы к Маре, чем это сделал ранее Халкидонский Собор — в конце концов, ведь папа высказался крайне осторожно, делая оговорку, что никоим образом не одобряет поношений в адрес свт. Кирилла:

«Послание епископа Ивы отцами провозглашено православным (orthodoxa est Ibae episcopi a patribus pronuntiata dictatio, что же до того, что в том же письме сказано в обиду блаженной памяти Кириллу по ошибке ума, то этого Халкидонские отцы, провозгласив само послание православным, никоим образом приняли… Епископ Ювеналий не назвал бы Иву православным, если бы из слов послания не убедился, что его исповедание веры православно… Очевидно, что касается Ивы, то его исповедание веры [содержащееся в послании] нисколько не порицалось и даже, как видно, удостоилось похвалы.

…Всякому, к какому бы он церковному сану и достоинству не принадлежал, мы сим нашим постановлением воспрещаем каким-либо образом что-либо вновь предпринимать в отношении этого письма [Ивы]»[34].

И все же всякому беспристрастному наблюдателю очевидно, что кард. Грильмайер (также католик) более объективен, чем процитированный нами выше кард. Л.-Н. Бежэн. Напомним, что он пишет: «Вигилий утверждал, что послание Ивы православно и было принято Халкидонским Собором: “Orthodoxa est Ibae episcopi a patribus pronuntiata dictatio”» и уточняет: «Утверждая, что письмо Ивы было принято в качестве православного отцами Халкидонского Собора, Вигилий вместе со всей Западной Церковью заблуждался»[35]. Итак, Вигилий провозглашает, что письмо Ивы является православным (определение догматического характера), а также что письмо Ивы было утверждено Халкидонским собором (историческое суждение; в исторических суждениях, конечно же, папа не был застрахован от ошибки). Всякое иное мнение по этому вопросу Вигилий воспрещает торжественно властью апостольского престола (см. выше), и при этом в обоих случаях он ошибается.

V Вселенский Собор вновь рассмотрел вопрос о письме Ивы, и по тщательном исследовании этого письма и актов Халкидона пришел к выводу, что это письмо никогда не было одобрено в Халкидоне как вероучительно православное (оправдан был только сам Ива лично и только после того, как согласился осудить Нестория). Более того, Пятый Собор признал, что письмо Ивы содержит прямо неправославные положения и предал его анафеме как еретическое. Все Шестое деяние Пятого Собора было посвящено доказательству того, что послание Халкидонским Собором не одобрялось. Хотя Вигилий и воспроизводит практически дословно оценку православия Ивы, данную папскими легатами на Халкидонском Соборе (как указывает «Православная Энциклопедия», «при подаче голосов первыми высказались легаты, отметив, что Ива не виновен и православен, поэтому ему нужно возвратить епископство и Церковь, а занимающего теперь Эдесскую кафедру Нонна рассудит Максим, еп. Антиохийский»[36]), положительная оценка письма со стороны легатов в глазах участников Собора 553 г. еще не была тождественна определению Халкидона в целом:

«Сделанное сравнение ясно показывает что послание, которое, говорят, написал Ива, во всем противно определению, которое изрек о православной вере святой Халкидонский Собор. Поэтому все (отцы) один за другим потребовали, чтобы Ива анафематствовал Нестория, которого защищает нечестивое послание, и его нечестивые догматы, и сверх того подписал определение о вере, конечно в опровержение того, что́ защищает вышеупомянутое послание. И они сделали это, ни во что вменивши то, что́ было сказано в пользу этого послания одним или двумя, которые и сами, согласившись с общим желанием, приняли Иву, после того, как он принес покаяние и анафематствовал Нестория, и подписался под определением, изложенным тем же святым Собором»[37].

Отцы Собора опровергли оценку письма Ивы, которую принял Вигилий: «Некоторые, старающиеся защитить послание, которое, как говорят, написал Ива, решаются говорить, что оно принято было святым Халкидонским Собором, воспользовавшись словами одного или двух благочестивейших епископов, прибывших на этот святой Собор, как будто сказанными в защиту того послания, тогда как все другие не были того же мнения»[38]. Эта оценка согласуется с той, которую дает «Православная Энциклопедия»: «Мнение [легатов] поддержали архиеп. Анатолий К-польский и еп. Максим Антиохийский. Остальные 15 высказавшихся епископов были более сдержанны в своем суждении об Иве, и если и признавали необходимость восстановления его в прежнем достоинстве, то делали это более “по милосердию” (архиеп. Ювеналий Иерусалимский) или просто из-за согласия с большинством (еп. Евсевий Дорилейский). По требованию Собора Ива анафематствовал Нестория и “всякого, кто мудрствует не так, как мудрствует этот святой Собор” (ACO. T. 2. Vol. 1 (3). P. 11-16 и 16-42; ДВС. Т. 3. С. 77-80 и 80-103)»[39].

Как мы писали выше, еретичность письма Ивы состоит вовсе не в злословии в адрес свт. Кирилла Александрийского, от которого благоразумно открестился Вигилий. Основное обвинение носило собственно вероучительный характер — письмо обвинялось в том, что выражает криптонесторианскую христологию. Итак, для Собора суждение о послании Ивы к Маре Персу — это именно суждение о вере и учении. Назвать православным текст, отражающий криптонесторианскую христологию — значит согласиться с криптонесторианской христологией. В конечном итоге, с утверждением Пятого Собора Вселенская Церковь (в том числе и Римская) приняла именно такое понимание этого вопроса, отвергнув идею Вигилия, что письмо Ивы не содержит несторианских ересей и должно быть понято в православном смысле, поскольку даже при самом благоприятном толковании этот текст не отражает православной христологии в ее полноте. Именно поэтому анафематизм против послания Ивы в первую очередь говорит о нем так: «Если кто защищает послание, которое, говорят, написал Ива к Маре Персу, которое отвергает, что Бог Слово, воплотившись от святой Богородицы и Приснодевы Марии, сделался человеком, а говорит, что от Нее родился простой (ψιλόν) человек, которого называет храмом, так что иной есть Бог Слово и иной человек… да будет анафема» [40].

Впрочем, даже если (допустим!) согласиться с утверждением, что Constitutum не содержал еретического учения (хотя, с точки зрения отцов Собора, защита «Трех Глав» означала солидаризацию с их ересью), то в любом случае мы имеем дело с применением папой своей верховной власти, которая, согласно учению римского католицизма, стоит выше любой церковной институции, в том числе и Вселенского Собора. Если принять позицию римской экклезиологии, неповиновение Constitutum’y, даже если бы он был документом чисто дисциплинарным, автоматически превращало Собор в сборище схизматиков… Однако мы знаем, что Пятый Вселенский собор не был сборищем схизматиков — таковым его не считал никто из современников и ближайших к нему по времени историков.

«Угодно Духу Святому и нам»

Итак, в христологическом аспекте проблемы Вигилий очевидно заблуждался, и его заблуждение было убедительно опровергнуто и отвергнуто Собором. Само по себе это решительное выступление против торжественного папского запрета свидетельствовало о готовности участников Собора дать бой экклезиологии Геласия, Гормизда и Вигилия. Однако столь явное уклонение папы от православного понятия о Церкви требовалось осудить не только на практическом, но и на собственно догматическом уровне. И это было сделано.

На финальной, восьмой сессии Собора отцы торжественно провозгласили православное учение о церковной власти и учительстве. Это постановление вошло в состав соборного ороса (Sententia Synodica, как его называют Акты). Оно было, как отмечено в предисловии к критическому изданию актов Собора, недвусмысленным образом направлено против Вигилия[41], и звучало, согласно полной версии соборных деяний, следующим образом:

«Хотя благодать Святого Духа с избытком наполняла каждого из апостолов, так что они не имели нужды в чужом совете относительно того, что́ должно было делать; однако же они не хотели постановить определения о том, что́ было предметом спора, – должно ли обрезывать язычников, прежде чем, собравшись вместе, подтвердили каждый свои слова свидетельствами божественного Писания.

Посему приговор по этому вопросу они вынесли все вместе и сообща: «Мы, собравшись, единодушно рассудили… угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда» (Деян. 15, 25; 28–29).

И святые отцы, которые по временам собирались на святых четырех соборах, пользуясь древними примерами, вместе и сообща выносили решения относительно возникавших ересей и вопросов, поскольку твердо установлено, что в общих прениях, когда предлагается то, что́ должно быть рассмотрено с той и другой стороны, свет истины прогоняет тьму лжи.

Ибо недопустимо в вопросах веры кому-либо предвосхищать суждение Вселенской Церкви в ее полноте (nec enim potest aliquis in fidei causa uniuersitati ecclesiae praeiudicium facere), поскольку каждый нуждается в вспоможении ближнего, как, говорит Соломон в Притчах: “Брат от брата помогаем, яко град тверд и высок, укрепляется же якоже основаное царство” (Притч. 18, 19); и опять в Екклезиасте говорит: “Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их. Ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его” (Еккл. 4:9-10) и еще: “И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется” (Еккл. 4:12); и сам Господь говорит: “Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:19–20)”[42].

Nec enim potest aliquis in fidei causa uniuersitati ecclesiae praeiudicium facere.

Современный православный историк Церкви еп. Христофор (Циаккас) оценивает это постановление Собора следующим образом: «Как мы убедились, рассматривая исторический контекст, в котором был созван [Вселенский V] Собор, папы (и в целом Запад) верили в примат и безошибочность первопрестольного (πρωτοθρόνου) Рима. Особенно ярко это проявилось в позиции папы Вигилия, который, хотя и находился в Константинополе, упорно отказывался принять участие в Соборе и одобрить его решения. Собор трижды призывал его прибыть на заседания и председательствовать на них, однако все три раза Вигилий отверг приглашение. Эта его позиция привела к тому, что Собор был вынужден рассмотреть в целом вопрос [о характере примата первопрестольной Церкви] и принять ясные и определенные решения, касающиеся этой проблемы.

Святой Собор отцов подчеркнул, что этот еретический образ мысли был чужд апостолам (которые принимали решения соборно, как, например, на Апостольском Соборе) и святым отцам на протяжении всей вековой церковной истории, поскольку отцы всегда принимали решения по вопросам веры коллегиальным путем (συλλογικά).

Констатировав эти факты, Собор во Святом Духе вынес определение, которое гласит: решения относительно ересей и богословских вопросов должны выноситься сообща (ἀπὸ κοινοῦ), а не каким-либо отдельным лицом. Ибо все епископы, подобно апостолам и святым отцам, обязаны выносить эти вопросы на общее обсуждение, чтобы таким образом свет истины рассеял тьму лжи. “Недопустимо в вопросах веры кому-либо предвосхищать суждение Вселенской Церкви в ее полноте”.

Этим своим определением Вселенский V Собор догматически определяет и заранее устанавливает пределы, которых должна держаться Церковь при рассмотрении вопросов, имеющих отношение к спасению христиан. Ни один человек не имеет права предвосхищать суждение Церкви и связывать ее в отношении содержания ее учения. Носителем безошибочности является не одно лицо, но само Тело Церкви; безошибочность выражается посредством соборного строя (τὸ συνοδικὸ σύστημα) в Духе Святом. Следовательно, папа, провозглашая догматы сам по себе, пребывает в заблуждении»[43]

Важно отметить, что это постановление никогда впоследствии не осуждалось ни одним законным Собором и даже ни одним Римским папой. Это часть законного определения веры законного Вселенского Собора, авторитет которого не оспаривается даже Римской церковью. Нигде и ни один папа, ни эксплицитным, ни имплицитным образом не указывает, что какая-то часть решений Пятого Вселенского собора является ложной. Это постановление Собора не поддается никакому перетолкованию в духе папской экклезиологии, поэтому римо-католические апологеты обыкновенно просто обходят его молчанием.

Исправление Вигилия

Итак, папа поначалу отказался признать соборное определение, вынесенное вопреки его прямому торжественному запрету. Он был отправлен в ссылку, где раскаялся в своей защите «Трех Глав». В послании к патр. Евтихию от 8 дек. 553 г. папа Вигилий соглашался с осуждением «Трех Глав», аннулировал прежние решения и принимал определения V Вселенского Собора. Послание папы Вигилия с утверждением соборных постановлений звучит так:

«Никто не находится в неведении о тех соблазнах, которые враг рода человеческого возбудил во всем мире, так что всякого человека скверных намерений, имеющего желание ниспровергнуть Церковь Божию, и старающегося таким образом выполнить то, чего хочет сам [враг], он подтолкнул уклониться в различные мнения, высказываемые как устно, так и письменно, причем не только от своего имени, но и от нашего и от имени других.

Таким образом он добился того, что нас, пребывающих в царствующем Граде с братьями и соепископами нашими и с тем же почтением, что и они, защищающих четыре Собора и искренне пребывающих в той же, что и они, вере этих четырех Соборов, постарался разделить лукавыми ухищрениями словесных хитросплетений, так что мы, пребывавшие и пребывающие ныне единомышленными с ними в одной вере, презрев братскую любовь, уклонились в несогласие (ὡστε ἡμᾶς εἰς διχόνοιαν ἀπαχθήναι)…

Итак вышесказанные нечестивые три главы мы анефематствуем и осуждаем, то есть, нечестивого Феодора Мопсуестского вместе с нечестивыми его сочинениями, и все, что нечестиво написал Феодорит, и послание, которое написано, говорят, Ивою, и в котором содержатся сказанные выше нечестивые хулы. И всякого, кто верит, что вышесказанные три главы в какое-нибудь время должны быть приняты или защищаемы, или кто будет стараться когда-нибудь уничтожить настоящее осуждение, подвергаем подобной анафеме. А в отношении всех тех, которые, сохраняя правую веру, проповеданную вышесказанными соборами, осудили или также осуждают упомянутые три главы, определяем, что они братья или соиереи. Что́ же сделано было или мною (παρ’ ἐμοῦ), или другими в защиту вышесказанных трех глав, то́ мы упраздняем изложением (διατύπωσιν) настоящей нашей грамоты»[44].

Свою ошибку в христологии Вигилий признал. Что же касается экклезиологических заблуждений, заметно, что и сам папа видит свой основной грех не только в защите еретических сочинений, но и – что важно – в «несогласии» с Собором. Некоторые авторы (в частности, редактор английского перевода актов Р. Прайс) отмечают, что Вигилий в настоящем послании не говорит о соборе и о своем покаянии перед ним и вообще никак не «уменьшает свои притязания»[45]. Однако на деле послание скорее двусмысленно, причем, вероятнее всего, намеренно двусмысленно. Прямо папа действительно не пишет о верховной власти Собора… И все же: что, как не признание права Собора на высший суд, следует видеть в словах папы о дьявольских кознях, вследствие которых он «уклонился в несогласие»? В несогласие с кем — если не с соборными отцами?

В выпущенной нами из соображений краткости части послания Вигилий приписывает свои ошибки недопониманию, а покаяние объясняет более глубоким изучением вопроса. Излишне и говорить, что он несколько лукавит: за шесть лет исследований разве мог он не понять что-то, и при этом провести более глубокое исследование за полгода в ссылке, не имея книг и возможности читать творения отцов? Составлению Constitutum’а предшествовало шесть лет напряженной работы и изучения вопроса о «Трех Главах». П. Вигилий и сам неоднократно подчеркивает, что документ составлен им по тщательнейшем рассмотрении всех сторон проблемы: «Мы тщательным образом исследовали все это…» «После исследования истинного положения вещей мы провозглашаем и определяем…». Разумеется, после этих утверждений папы Вигилия (а также принимая во внимание объем Constitum’а) нелепо предполагать, что понтифик пребывал в заблуждении по неведению.

Совершенно ясно, что на самом деле причиной изначально ложного учительства папы Вигилия был страх перед западными епискoпами и их мнением, а также горделивое противопоставление себя Собору. И, тем не менее, как отмечает Геростергиос, «значение письма Евтихию… было очень велико, поскольку в нем Вигилий формально отменил прежние догматические решения… Окончательное мнение Вигилия относительно «трех глав» наносит серьезный удар по догмату о безошибочности папы, причем этот удар исходит от руки самого Римского епископа»[46] (если даже мы допустим, что Constitutum Ι не был собственно вероучительным документом, письмо Евтихию есть важнейшее свидетельство того, как папа в споре с Собором признал правоту последнего).

Действительно, какими бы пояснениями Вигилий не окружал признание своей ошибки, одно несомненно — этим письмом он упразднял и объявлял делом диавола свое собственное определение, которое, как мы видели, судя по всему, было вынесено ex cathedra. Признает «странность» этого факта даже в целом крайне благожелательно относящийся к Вигилию Р. Прайс: «Странно видеть спор, где два пространнейших текста, обосновывающих диаметрально противоположные позиции, написаны одними тем же человеком. Еще более странно, что в обоих изложениях утверждается, что они заключают в себе окончательное и решающее определение, навсегда закрывающее дискуссию»[47].

Последствия Собора

Единственный пусть, остающийся открытым для римо-католической апологетики — это оспаривание авторитета Пятого Собора как такового. Действительно, как указывает один из наших оппонентов со ссылкой на работу римо-католического историка Церкви свящ. Клауса Шатца, первые несколько пап, совершавших свое служение непосредственно после Собора, преуменьшали его значение сравнительно с прочими Соборами. К. Шатц пишет: «Император созвал в Константинополе Собор (II Константинопольский Собор, 553 г.), состоявший исключительно из противников “Трех Глав”. Он не только осудил эти “Три Главы”, но и предал анафеме папу. Это уникальный случай — Собор прямо противопоставил себя папе, но не повторил судьбу II Эфесского [“разбойничьего”] собора. Более того, со временем он был принят и признан действительным папой… Преемники Вигилия находились в крайне неприятном положении. Им приходилось сидеть на двух стульях. На Западе было важно не столько навязать II Константинопольский Собор, сколько защитить и Собор, и самих себя от обвинений в ереси и подтвердить, что никакого отречения от Халкидона не было. Этого не удавалось достичь без ре-интерпретаций, которые принижали значимость II Константинопольского Собора»[48]. Однако важно отметить, что толкования, принижающие статус V Вселенского Собора, создавались папами исключительно в переписке с западными епископами, отказывавшимися принимать Собор. В переписке с византийским экзархом Италии непосредственный преемник Вигилия, п. Пелагий, говорит о Константинопольском Соборе как о вполне Вселенском (Universalе) и строго обязательном к принятию: «А что и говорить про лигурийских, венетских и гистрионских епископах? Ваше превосходительство могло бы и разумными доводами, и силой склонить их к повиновению, но Вы позволяете им хвалиться презрением к Апостольским Престолам. Ибо если что-то их вдруг смутило в суждении Вселенского Собора (universalis synodi), состоявшегося в Константинополе, они, как это всегда делалось, должны были послать к Апостольскому Престолу нескольких избранных представителей, которые могли бы и сами дать разъяснения [относительно своих недоумений], и выслушать разъяснения [от него], а не раздирать вслепую Тело Христово — Святую Церковь. Итак, без малейших сомнений заставьте покориться этих людей императорской или судебной властью, ибо правила отцов особо устанавливают, что всякий священнослужитель, который противостоит тому, кому подчинен, собирает вокруг себя людей, воздвигает иной алтарь и вообще учиняет схизму, отлучается и осуждается. А тот, кто с презрением отнесется и к такому наказанию и продолжит устраивать разделения и расколы, тот должен быть принужден к покорности гражданскими властями»[49]. Также Liber diurnus Romanorum pontificum — книга формул VIII в., содержащая, кроме образцов документов для церковного делопроизводства, ритуал посвящения папы, включат в себя три исповедания веры, которые должен был произносить человек, избранный папой, при вступлении на престол. В частности, в них говорится:

«Также клянусь святые Вселенские Соборы — Никейский, Константинопольский, Эфесский, Халкидонский и Второй Константинопольский, который состоялся во времена благочестивой памяти императора Юстиниана, до малейшей черты соблюдать без изменений»[50]. «За четырьмя святыми и Вселенскими Соборами, следует и достопочитаемый святой Пятый Собор, собранный при благочестивой памяти императоре Юстиниане, согласно спасительному суждению которого истинно провозглашен Господь наш Иисус Христос “единым от Святой Троицы”, а те, кто смешивает или разделяет Таинство Его священного Воплощения посечены духовным мечом его слов. На этом Соборе Ориген и его нечестивые ученики и последователи, Дидим и Евагрий, которые о Боге (всеобщем Создателе) и всяком Его разумном создании рассказывали языческие басни, были подвергнуты вечному осуждению. На этом Соборе Феодор Мопсуестийский, сторонник Нестория, а также Диодор и все последователи их достопроклинаемого разделения, именуемые полу-несторианами, был подвергнуты наказанию вечной анафемой со стороны Церкви Божией. С ними также и письмо, которое, как говорят, было написано Ивой к Маре Персу, и сочинения Феодорита против блаженнейшего Кирилла были подвергнуты осуждению»[51].

Итак, исповедание веры, приносившееся до XI в. всеми без исключения Римскими понтификами при вступлении на престол содержит полное признание решений Пятого Вселенского собора и полное осуждение той позиции, которой держался Вигилий (пусть и без указания его имени). Следует отметить, что в Liber Diurnus вопрос о «Трех Главах» был представлен именно как вероучительный, а не формально-канонический (как то хотят изобразить наши оппоненты): речь идет о «полу-несторианах» и, соответственно, о ереси. Та позиция, которую отстаивал Вигилий, таким образом, согласно этому исповеданию веры, предстает еретической, хотя сам он как еретик не осуждается (что естественно, поскольку от еретической позиции Вигилий отказался). Исповедание специально упоминает об имп. Юстиниане (и, по-видимому, признает его богословский вклад в постановления Собора), но высказывается о нем исключительно в положительном ключе, без каких-либо обвинений в «цезарепапизме» и «тирании», на которые столь щедры наши оппоненты. Речь идет, отметим, о безусловном принятии определений Собора, без оговорок о еретическом или схизматическом характере его решений, направленных против Вигилия.

Не позиция папы Вигилия, а позиция Собора восторжествовала в церковной истории. Не лучшим ли образом это свидетельствует о том, что именно учение о верховенстве Собора позволяло сохранять единство Церкви в первом тысячелетии? Не напоминает ли это нам о том, что именно единоличное папское учительство стало причиной величайшего раскола в истории?

Не показывает ли упорное желание наших оппонентов подорвать авторитет Пятого Собора их чуждость подлинному Преданию Вселенской (а не только Западной или Восточной) Церкви, засвидетельствованному Семью древними Вселенскими Соборами?

Экклезиология папы Пелагия I

Отдельного упоминания, вероятно, заслуживает то, насколько резким был перелом в экклезиологии Римских пап после V Вселенского Собора. Непосредственный преемник Вигилия, п. Пелагий I был вынужден иметь дело с масштабным расколом на Западе: «Собор североафриканских епископов отлучил папу, церковные провинции Милана и Аквилеи разорвали общение с Римом (Милан восстановил общение лишь спустя 50 лет; в Аквилее разрыв продолжался полтора века, до 700 г.). Вопросы возникали также и у галльских епископов. Испанская Церковь не отделялась от Рима, но на протяжении всего раннего Средневековья отказывалась признавать Собор»[52]. Крупный американский историк Церкви К. Ф. Моррисон пишет:

«В своих замечаниях [Пелагий] подчеркивал не то, что Рим был верховным хранителем вселенскости Церкви, а то, что Рим, осуждая “Три Главы” представлял согласие Апостольских Церквей. В своем обращении к схизматикам из Тосканы он настаивал, что, отвергая Константинопольский Собор и выказывая таким образом презрение к Апостольскому престолу, они отделились от Вселенской Церкви. Кратко излагая учение св. Августина, Пелагий утверждал, что основание Церкви покоится на Апостольских престолах (которые он не называет по именам) и что всякий, кто отделяется от общения с епископами этих престолов и повиновения их авторитету, пребывает в схизме… Защищая свою позицию, он ссылался на подложный текст Августина[53] и пользовался редким случаем единства общения между пятью великими Патриархатами, чтобы укрепить положение собственного престола. Схизма с одним из Апостольских престолов была расколом с ними всеми, отделением от вселенского тела верных…

Современные ученые знают об интеллектуальных предпочтениях Пелагия слишком мало, чтоб полностью понять принципы его мышления. В свете того, что он неожиданно сильно отклоняется от обычной Римской экклезиологии, впрочем, может быть важной зацепкой тот факт, что его письма содержат шесть случаев эксплицитного цитирования из св. Киприана и его взгляды на неизгладимость священства и на согласие Апостольских престолов согласуются скорее с суждениями Карфагенского епископа, а не со мнениями епископа Рима, который осуждал Киприана как Антихриста. Огромная опасность, которую создавали множественные расколы на Западе, которая добавилась к традиционно сложным отношениям Рима с Восточными Церквами, — все это возложило на Пелагия тяжкую необходимость развить такое экклезиологическое учение, которое поможет сохранить достоинство Римского престола и дать соответствующий ответ на обвинения раскольников; это учение должно было обеспечить основание для восстановления общения между ними и престолом св. Петра. Пелагий в ответ на эти вызовы выдвинул вперед учение африканских апологетов о коллегиальности; это учение, поскольку как раз в этот момент пять Патриархатов пришли в согласие, поставило схизматиков в затруднительное положение: они должны были доказать, что их позиция, противоречащая великому Собору и всем главным престолам христианского мира, выражает истинную веру…

С точки зрения Пелагия, гордые заявления Гормизда и Вигилия (времен ранних годов понтификата последнего) были бессильны в деле уврачевания страшнейшей схизмы из когда-либо виденных Западом. Аксиома, что “Престол всегда хранил незапятнанной веру кафолическую”, и римские притязания на судебную власть попали под удар; под удар попала и основа этих притязаний — римская концепция Петрова первенства. Пелагий отказался от использования термина “Апостольский престол” в исключительном смысле применительно к Риму, которое было особенно характерно для писем Геласия I, и апеллировал к согласию Апостольских престолов, гармония которых служила основанием Церкви»[55].

Действительно, п. Пелагий пишет: «Ведь блаженнейший Августин, памятуя о Господнем речении, которое расположило основание Церкви на Апостольских Престолах (in apostolicis sedibus), сказал, что в схизме пребывают все те, кто отделяет себя от власти или общения с архиереями (praesulis) этих Престолов, и кто не признает, что нет иной Церкви, кроме твердо укорененной в первосвященниках Апостольских Престолов (pontificibus apostolicarum sedium)»[56]. Основанием Церкви для п. Пелагия является гармония Апостольских престолов; Под Апостольскими Престолами, по всей видимости, здесь подразумеваются пять патриарших кафедр Древней Церкви. Аналогичное понимание излагает, например, прп. Максим Исповедник в схолиях к «Ареопагитскому корпусу»: «Отметь похвальный церковный порядок, — чтобы монашествующих наказывали диаконы, их — священники, а священников — епископы, епископов же — апостолы и их преемники. А в среде преемников апостолов наказание бывает от равных по чину. Заметь, что апостолы и преемники апостолов больше епископов и что каждый должен быть исправляем более святым, чем его чин. Преемниками апостолов сейчас, я думаю, являются патриархи»[57].

Тем самым п. Пелагий оказывается полностью согласным с соборной традицией, согласно которой Вселенская Церковь реализует себя как κοινονία («общение») братских местных Церквей; верховная власть в Церкви в таком случае принадлежит согласию этой полноты Церковной. Именно об этом и учил V Вселенский Собор, которому следует п. Пелагий. Это же понимание было возведено св. имп. Юстинианом в статус государственного закона: «Мы считаем еретиками… всех тех, кто не является членами Святой Кафолической и Апостольской Церкви Божьей, в которой единодушно (ὁμοφώνως) проповедуют апостольскую веру и Предание все святейшие патриархи вселенной (οἰκουμένης) — Западный [патриарх] Рима, [патриарх] сего Царствующего Града, а также [патриархи] Александрии, Града Божия [Антиохии] и Иерусалима — и все подчиненные им святейшие епископы. Поэтому мы справедливо называем еретиками тех, кто не принимает святого Причащения в Кафолической Церкви от сих боголюбезных епископов»[58].

Не нужно и говорить, что такое понимание Церкви как общения братских поместных Церквей разительно отличается от того универсально-монархического устройства, которое пытались утвердить Геласий, Гормизд — и сам Вигилий. Определение V Вселенского Собора пресекло рост этой ереси, и тем самым надолго удержало пагубный плод раскола от созревания.

V Вселенский Собор в православной апологетике

История конфликта Вигилия и Собора выдвигалась как значимый аргумент против римо-католического учения и позднейшими православными апологетами. Патр. Михаил Керуларий во время конфликта, который привел к анафемам 1054 г., ссылался на пример папы Вигилия. Пусть даже он по ошибке отнес его отлучение к Шестому, а не к Пятому собору, и забыл о покаянии Вигилия, однако совершенно верно указал причину его осуждения: «Известно, что со времен Святого Вселенского Шестого Собора…имя папы в наших церквах было вычеркнуто из диптихов по той причине, что тогдашний Римский папа Вигилий не желал придти на тот Собор и провозгласить анафему на сочинения Феодорита и Ивы»[59]. Вероятно, Керулларию были доступны некоторые исторические источники о Пятом соборе. Следует отметить, что отвечавший Керуларию патр. Петр III указал ему на исторические ошибки, скорректировав его мнение. Тогда же, в 1054 г. при отлучении папских легатов «надлежало быть прочитанному и изложению [веры] Пятого Собора»[60]; очевидно, Керулларий осознал, что отлучил Вигилия именно Пятый, а не Шестой Собор, и потому повелел зачитать именно его определение веры.

Кроме того, об отлучении Вигилия прекрасно знал и наиболее выдающийся православный богослов и полемист XVII века, великий Иерусалимский патриарх Досифей Нотара. Он пишет в своем Двенадцатикнижии — первой фундаментальной общей истории Церкви, изложенной с православных позиций: «Епископ Рима не стоит выше Соборов, это Соборы стоят выше него, как выше они и всякого епископа. Если [папа] не повинуется Собору, он сам себя обвиняет, сам себя делает подлежащим церковному наказанию, как, например, папа Вигилий, не подчинившийся Пятому собору, был обвинен и подвергнут церковным наказаниям, а затем — и царским, о чем будет сказано далее»[61]. «Папа Вигилий был подсуден, судим и осужден Пятым Вселенским собором и Августом»[62].

Об интересующем нас эпизоде подробно пишет О. Клеман в своей работе «Папа, Собор и император в эпоху Семи Вселенских Соборов»:

«На пятом Вселенском соборе (II Константинопольском) отцы приступают к обсуждению “Трех Глав” вопреки запрещению папы, который, будучи в то время в Константинополе, отказывается принять участие в Соборе. Собор сразу же заявляет, что вопрос о вере может быть решен только соборно, а не одним человеком, даже если этот человек – папа. “Никто не может единолично в вопросах веры выносить решение за всю Вселенскую Церковь, поскольку каждый нуждается в помощи другого”.

Отцы пятого Вселенского собора ссылаются на Собор апостольский (Деян 15:22 и слл.) и на слова Иисуса: “где двое или трое собраны во имя мое, там я посреди них” (Мф, 18: 20) (1, IV, 1, 209). Следовательно, если в вопросе веры папа единолично восстает против Собора, представляющего полноту вселенской церкви, то тем самым он отлучает себя от вселенского общения… Известно, что во время II Константинопольского собора папа Вигилий, находившийся в столице, отказался принять участие в заседаниях Собора и осудить “Три Главы”. Тогда император и собор объявили о его отлучении от кафолического общения и вычеркнули его имя из диптихов. Однако через шесть месяцев после окончания собора Вигилий признал его решения; точно так же поступили и его преемники. Таким образом, и папы, и вся Церковь – как на Востоке, так и на Западе – признали законность именования Вселенским собора, который отлучил воспротивившегося ему папу»[63].

Оценки западных историков начала Нового времени

Факт низложения Вигилия и история Собора согласно полным Актам были известны не только на Востоке, но и на Западе. Так, издание 1683 г. уже дает (правда, в примечаниях) полный вариант текста, где описано и низложение Вигилия, и осуждение концепции единоличного церковного учительства[64].

Опираясь на полную версию Актов, голландский историк Церкви Тиман ван Гессель пишет: «Поскольку Вигилий, дважды вызванный Собором, так и не явился, а также не пожелал подписать соборное постановление, он был осужден отцами и отправлен Юстининаном в изгнание. Поэтому Бароний утверждает, что “Дух Святой не председательствовал на этом соборе, члены были без главы, и собор этот не может называться даже поместным (partiularem), не то что οἰκουμενικήν (Вселенским)”»[65].

Действительно, один из наиболее значимых римо-католических историков и апологетов кард. Ц. Бароний (1538-1607) в своем монументальном сочинении Annales Ecclesiastici пишет: «Коль скоро дела обстояли бы так, как это описывают Акты, читатель, конечно же, согласится, что этот Собор не заслуживал бы не только имени Вселенского, но даже и поместного, поскольку он был собран невзирая на сопротивление Римского понтифика и соборные постановления были бы вынесены вопреки папским декретам»[66].

Бароний, разумеется, полагает, что вселенский авторитет Собору сообщило последующее утверждение его решений папой; однако он не может поверить, что признанный понтификами Собор был в своих действиях настолько чужд последующему учению Римской церкви о верховной власти папы. Поэтому он высказывает предположение, что Акты собора были подделаны, однако современные научные данные не подтверждают его апологетических построений. Собор и в действительности, несомненно, проходил именно так, как описывают акты; таким образом, сам Бароний, хотя и невольно, свидетельствует, что примирить реальную историю и постановления Пятого Вселенского собора с учением о верховной власти папы, строго говоря, невозможно.

Сознавая это, активно опирался на историю Пятого Вселенского собора в своей полемике с защитниками папского абсолютизма и крупнейший мыслитель галликанского движения еп. Ж.-Б. Боссюэ (1627-1704). В своей «Защите декларации галликанского клира» (полемической работе, которая доказывала верховную власть вселенского собора над Римским понтификом) Боссюэ пишет: «А что они [защитники верховной власти епископа Рима] скажут о Вигилии? Неужели поступил неправильно Святой Пятый собор, который не просто в отсутствие папы, но и вопреки его запрету, обсуждал вопрос о “Трех главах” и осудил за ересь послание Ивы, которое все тот же Вигилий в своем Constitutum’e, обращенном ко всем Церквам, одобрил? А если Пятый собор действовал неправильно, то почему его суждениям следовали понтифики — два Пелагия и сам Григорий? Почему не осудили его, но утвердили как законный?»[67]

Утверждения о «неполноценности» Пятого Собора (которые возникают, как мы видим из откровенного признания кард. Барония, из-за неудобства этого Собора для папской экклезиологии) ставят крест на попытках римо-католических апологетов доказать, что их вера и есть вера Семи древних Вселенских соборов. Оспаривать значение хоть одного из них — значит тем самым подтверждать, что Римская церковь отошла от общей для Востока и Запада соборной традиции.

Заключение

Пятый Собор представляет собой уникальную страницу в истории Древней Церкви. Конфликт по вопросу о «Трех Главах», значимый и сам по себе, стал для церковного разума поводом для обстоятельного размышления о природе первенства в Церкви и его соотношении с ее соборным устройством. Ввиду настоятельной необходимость найти каноническое решение христологическим вопросам, вызывавшим в Церкви смуту и служившим поводом к соблазну для отпадших от нее монофизитам, император собрал Собор вопреки прямому запрету первенствующего Римского епископа. Тем не менее, представители Вселенской Церкви, собравшиеся в Константинополе в 553 г. не отрицали самих по себе первенства и особых полномочий епископа Рима. Более того, они подчеркивали, что папа является «отцом, главой и первенствующим» Собора и всего вселенского епископата и искали соработничества с ним. Их действия ни в коей мере не являлись «экклезиологическим переворотом»; патриархи и епископы не желали вызывать расколов и приглашали папу к участию в соборном обсуждении.

Однако п. Вигилий мыслил уже в рамках иного представления о Церкви и считал свой голос достаточным для определения закона православной веры. Именно папа своей бескомпромиссной позицией, исключавшей какое-либо сотрудничество между ним и прочими патриархами, допускавшей только отношения господства и подчинения, отделил себя от остальной Церкви. При этом в собственных суждениях Вигилия не было устойчивости и постоянства. За время полемики он минимум трижды издавал определения, каждое из которых претендовало на окончательное и имеющее обязывающую силу для всей Церкви решение проблемы. При этом второй из этих учительных актов радикально противоречил первому и третьему.

В связи с упорным сопротивлением со стороны п. Вигилия и защитой им «Трех Глав» в торжественных учительных актах, в Sententia Synodica (VIII деяние) Пятого Вселенского Собора было провозглашено пространное определение, в котором со ссылкой на Писание (Апостольский Собор) и Предание Церкви (пример предшествующих Вселенских Соборов) указывалось, что вынесение окончательного, неотменимого и обязывающего всю Церковь решения принадлежит не одному лицу, а Собору, репрезентирующему всю Вселенскую Церковь (universitas ecclesiae).

Определение собора подразумевает, что догматическое решение одного лица, будь то даже епископ Рима, является окончательным, неизменным и обязывающим всю Церковь (а значит, и безошибочным), только если высказывается с предшествующим или хотя бы последующим согласием полноты Церкви.

В официальной реляции Первого Ватиканского собора (озвученном на соборе развернутом пояснении к его постановлениям) указывается, что с точки зрения римо-католической доктрины заблуждаются те, кто полагает, будто «согласие Церкви — это условие de jure, без которого решения понтифика не могут быть безошибочными»[68]. Также подчеркивается «Мы не исключаем согласия Церкви, покуда это сотрудничество и согласие не выдвигаются как условие, без которого понтифик не может являться безошибочным»[69].

V Вселенский Собор провозглашает торжественным образом именно эти положения, осуждаемые Первым Ватиканским собором в официальной реляции. Их учения несовместимы. С точки зрения постановлений V Вселенского Собора, определения Первого Ватиканского собора Римо-католической церкви содержат неправославное учение.

Однако невозможно не увидеть согласие с учением V Вселенского Собора в словах свт. Геннадия Схолария:

«Церковь Христос и вправду основывает на Петре, но неодолимость перед вратами ада — нечестием и ересями — Он дает Церкви, а не Петру. Потому-то и мы невозможность в чем-либо ошибаться, как некий исключительный дар, ограничиваем одними Соборами, причем лишь теми, которые представляют всю Церковь. Ибо мы, убежденные множеством доводов и [исторических] примеров, утверждаем, что только Церковь стоит и будет стоять выше всякой лжи, и что Соборы ко всем их решениям привел Дух Святой, и совершенно ничто на них не совершалось человеческой волей. От неё зависело лишь то, чтобы возжелать истины и собраться вместе, следуя этому желанию»[70].

Свящ. Клаус Шатц честно и открыто признает: «Проблема, которую создает для папства этот [V Вселенский] Собор, в действительности не разрешена до сих пор»[71]. Дерзнем добавить от себя: она и не может быть решена.

Приложение. К вопросу об интерпретации определения V Вселенского Собора

С момента первой публикации нашего материала (бесчисленное множество раз исправленного и дополненного с тех пор) об осуждении концепции папской единоличной вероучительной власти V Вселенским Собором прошло больше двух с половиной лет. За это время автору этих строк пришлось столкнуться с целым рядом попыток оспорить значение этого соборного определения. В последнее время основной стратегией русскоязычных чад Римской церкви стало отрицание самого осуждения. Знаменитая формула «nec enim potest aliquis in fidei causa uniuersitati ecclesiae praiudicium facere» («Недопустимо в вопросах веры кому-либо предвосхищать суждение Церкви в ее полноте») по мнению этих наших оппонентов, должна прочитываться иным образом: «Ибо никто не может в вопросах веры причинить вред полноте Церкви». В таком случае эта формула, как они считают, уже не утверждает необходимость коллегиального принятия догматических решений в Церкви.

Мы попробуем показать неверность этого прочтения. Начнем с того, что ни один известный нам переводчик и комментатор определений Пятого Собора не принимает такого прочтения. В доказательство приведем переводы интересующего нас определения на пять современных европейских языков и комментарии ученых, занимающих различные конфессиональные позиции:

· Английский: «For neither is it permissible in the case of the faith for anyone to anticipate the judgement of the church in her totality» — «Ибо также недопустимо в вопросе веры кому-либо предвосхищать суждение Церкви в ее полноте» [72]; с комментарием проф. Лондонского Университета Р. Прайса: «Настойчивое утверждение Вигилием своей власти определять вопросы веры единолично, традиционная папская позиция, прямо оспаривается этим определением» [73].

· Французский: «Nul ne peut, en matière de foi, décider au préalable pour l’Église universelle» — «Никто не может заранее решать за Вселенскую Церковь в вопросах веры» [74]. Также см. у свящ. Вильгельма де Врие SJ, профессора церковной истории и профессора догматики Папского Восточного Института: «Personne ne peut en matière de foi décider préalablement pour l’Eglise universelle» — «Одно лицо не может в вопросе веры заранее принимать решение за Вселенскую Церковь»; это определение, по его мнению, представляло собой «предельно ясное отрицание единоличного доктринального авторитета папы» [75]

· Немецкий: «Kein Einzelner könne daher der Entscheidung der universalen Kirche vorgreifen» — «Поэтому никто не может в одиночку предвосхищать решение Вселенской Церкви» [76]. См. также вариант перевода у того же де Врие, со следующим комментарием: «Знаменитая история с Вигилием на Втором Константинопольском Соборе (553 г.) показывает, как мало тогда авторитета имел Рим в Византии. Собор заседал без присутствовавшего в городе папы и [выступал] против него; более того, провозгласил его отлученным. Собор даже недвусмысленно оспаривал за папой право решать возникающие вопросы (как вопрос о “Трех Главах”) на основании своего авторитета без Собора: “Никто не может заранее принять решение в вопросе веры прежде Вселенской Церкви” (Es kann niemand in einer Glaubenssache vor der universalen Kirche eine Vorentscheidung treffen)» [77].

· Итальянский: «Nessuno può in materia di fede decidere previamente per la Chiesa universale» — «Никто не может заранее решать за Вселенскую Церковь в вопросах веры»; с комментарием: «Для императора и других четырех патриархатов ни один епископ не может принимать решения в одиночку, независимо от собора, от имени полноты Церкви, которая одна имеет право решать доктринальные вопросы коллективно на соборе» [78].

· Греческий: «Κανείς δέν έχει τό δικαίωμα, σέ ζητήματα πίστεως, νά προδικάζει κάτι γιά λογαριασμό τού συνόλου τής’Εκκλησίας» — «Никто не имеет права в вопросах веры выносить суждение прежде рассмотрения полноты Церкви» [79].

Итак, мы убедились, что все без исключения переводчики и комментаторы, независимо от конфессии, воспринимают это определение однозначно как оспаривающее и осуждающее претензии п. Вигилия на единоличную вероучительную власть.

Тем не менее, словосочетание «praejudicium facere», особенно в сочетании с дательным падежом, и вправду представляет собой крайне распространенное выражение, означающее «причинять вред». Неужели все мировое научное сообщество пребывает в заблуждении и неверно трактует определение Пятого Собора? Наивным было бы предполагать, что ни один из по меньшей мере десятка исследователей, специально занимавшихся Пятым Собором и его переводами, даже не заглянул в словарь, чтобы узнать о существовании идиомы «praejudicium facere + dat.»!

Здесь, однако, следует учесть, что имеющийся у нас латинский текст определений Пятого Собора не является изначальным. Это перевод с несохранившегося греческого оригинала, который был составлен четырьмя грекоязычными патриархами и лишь затем переведен на латынь, причем, вероятнее всего, фактически подстрочно. Это не означает, что латинские устойчивые выражения не могли использоваться при переводе, разумеется, но все же требует осторожности при их рассмотрении.

Чем же руководствовались переводчики и исследователи, воспринимавшие определение Собора так же, как и мы? Общий строй первой части определения, которую мы и рассматриваем, весь направлен против папской концепии учительной власти Церкви. Сперва Собор утверждает, что все апостолы были одинаково исполнены Духа Святого и между ними не существовало подчинения («…благодать Святого Духа с избытком наполняла каждого из апостолов, так что они не имели нужды в чужом совете относительно того, что́ должно было делать…») — это утверждение направлено против учения, что апостолы были подчинены Петру и должны были повиноваться его указаниям. Далее указывается, что единственное собственно догматическое учительное определение, вынесенное Апостольской Церковью, было вынесено на Соборе, а не отдельным апостолом («…приговор по этому вопросу они вынесли все вместе и сообща…»). Затем Собор напоминает, что и в эпоху отцов все решения принимались также Соборами («И святые отцы, которые по временам собирались на святых четырех соборах, пользуясь древними примерами, вместе и сообща выносили решения относительно возникавших ересей и вопросов…») — здесь очевидно оспаривается мнение, что решения всегда принимались единолично «Апостольским престолом» Рима, а затем лишь покорно принимались Церковью.

В свете этого движения мысли прочтение «Ибо никто не может в вопросах веры причинить вред полноте Церкви», как кажется, просто не имеет смысла, поскольку предшествующие абзацы говорили только о том, что все решения в Церкви принимались коллегиальным образом — относительно апостолов даже отрицается возможность принятия какого-либо решения для всей Церкви одним лицом. Разумеется, эта аргументация была совершенно естественна для участников Собора, выступавших против п. Вигилия, который, собственно, утверждал свое единоличное право на принятие догматических определений. Перевод «Недопустимо в вопросах веры кому-либо предвосхищать суждение Церкви в ее полноте» — логическое следствие всего существующего контекста — как внутри текста, так и вне его: выступая против претендующего на единоличную власть п. Вигилия, отцы утверждают, что суждения о вере могут приниматься только коллегиально, поскольку коллегиально же их принимали и апостолы, и святые отцы. Традиционное в современной науке прочтение не только общепринято, но также естественно и разумно.

Тем не менее, попробуем на минуту представить, что аргументация наших оппонентов верна и «praeiudicium facere» следует читать как латинскую идиому «причинять вред». Меняет ли это тот факт, что Пятый Собор осуждает концепцию папского единоличного учительства? Нет, не меняет. Если «никто не может в вопросе веры причинить вред» «полноте Церкви», следовательно, полнота Церкви обладает безошибочностью (ибо что такое недоступность для вреда в вопросах веры, как не безошибочность?) В контексте упоминания о Соборе апостолов и Соборах отцов, это означает, что органом безошибочного, недоступного никакому ущербу, учительства Церкви является только Собор, представляющий ее полноту, но никак не одно лицо, поскольку одно лицо может ошибаться — и претерпеть вред в вопросах веры. Доверить одному епископу право единолично выносить догматические определения нельзя, поскольку он не безошибочен.

Итак, прочтение, предложенное нашими оппонентами, отвергается мировым ученым сообществом, никак не следует из общей логики текста соборного определения, а главное — все равно представляет собой осуждение их позиции. Впрочем, мы полагаем, что наши оппоненты и сами сознают это, и предлагают подобные ответы лишь для того, чтобы создать видимость опровержения.

_________________________________________

[1] Подробнее об этом конфликте см. нашу заметку: vk.com/@photian-formula-hormisdae

[2] Ioannes Maxentius. Alia professio fidei // PG. 86A. Col. 89-90

[3] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. L., 1995. Vol. 2. Pt. 2. P. 417–418

[4] Которое формально признавалось даже Несторием; см.: Де Аллё А. Несторий. История и учение. Часть 2 (http://archive.bogoslov.ru/text/1907332.html).

[5] Hefele K. J. A history of the Councils of the Church. L., 1895. Vol. 4. P. 238

[6] Вселенский V Собор. Деяние 6 // Деяния Вселенских Соборов. Т. 5. С. 135

[7] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. 2. Pt. 2. P. 413–414

[8] Ibid. 420­-421.

[9] Gray P. T. R. The legacy of Chalcidon: Christological problems and their significance // Cambridge Companion to the Age of Justinian. Camb., 2006. P. 232

[10] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. 2. Pt. 2. P. 426. N. 444

[11] См. Болотов В. В. Лекции по Истории Древней Церкви. Петроград, 1918. Т. 4. С. 396-397.

[12] Vigilius. Iudicatum; цит. по Decretum Iustiniani Imperatoris // PL. 69. Col. 34

[13] Gray P. T. R. The legacy of Chalcidon: Christological problems and their significance // Cambridge Companion to the Age of Justinian. Camb., 2006. P. 234

[14] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. 2. Pt. 2. P. 438

[15] ПЭ. Т. 9. С. 618

[16] ПЭ. Т. 9. С. 616

[17] ПЭ. Т. 9 С. 619

[18] Concilium Constantinopolitanum II. Actio VIII // ACO. T. 4. Vol. 1 P. 202

[19] Si secundum quod scriptis placuit inter nos et uestram beatitudinem et sanctissimos patriarchas et religiosissimos episcopos, iubetis conuenire et pro tribus capitulis disceptare et formam cum omnibus dare rectae fidei conuenientem, sicut et sancti apostoli et sancti patres et quattuor concilia fecerunt communi quaestione exorta. (Ibid.)

[20] См. русский перевод сочинения архиеп. Нила, выполненный автором настоящей работы: Нил Кавасила, архиеп. О папском главенстве II, 16: https://azbyka.ru/otechnik/Nil_Kavasila/o-papskom-pervenstve-i-prichinah-raznoglasij-v-tserkvah/#note44_return

[21] Геростергиос A. Юстиниан Великий — император и святой. М., 2010. С. 199

[22] Иоанн Кантакузин, имп. Беседа с папским легатом, 16 // Беседа с папским легатом; Диалог с иудеем и другие сочинения. СПб., 2013. С. 31-33

[23] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. 2. Pt. 2. P. 440

[24] Vigilius. Constitutum I // PL. 69. Col. 112

[25] Геласий, папа. Об узах отлучения // Задворный В. История римских пап. М., 1997. Т. 2. С. 49

[26] http://www.christusimperat.org/ru/node/13467

[27] Concilium Constantinopolitanum II. Actio VII // ACO. T. 4. Vol. 1 P. 202

[28] Ibid.

[29] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. 2. Pt. 2. P. 440

[30] Straub J. Introd. // ACO. T. 4. Vol. 1. P. XVI

[31] Геростергиос A. Юстиниан Великий — император и святой. М., 2010. С. 207

[32] Robertus Bellarminus. De Romano Pontifice, 2. 29. 7

[33] Bégin L.-N. La primauté et l’infaillibilité des Souverains Pontifes. Québec, 1873. P. 217

[34] Vigilius. Constitutum I pro defensione Trium Capitulorum // PL. 69. Col. 106, 108

[35] Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. 2. Pt. 2. P. 440. N. 501

[36] Храпов А. В. Вселенский IV Собор. Ход Собора // ПЭ. Т. 9. С. 605

[37] Вселенский V Собор. Собрание шестое // ДВС. Т. 5. С. 141

[38] Там же. С. 134

[39] Храпов А. В. Вселенский IV Собор. Ход Собора // ПЭ. Т. 9. С. 605

[40] Вселенский V Собор. Анафематизмы Собора против «Трех Глав» // ПЭ. Т. 9. С. 626

[41] Straub J. Introd. // ACO. T. 4. Vol. 1. P. XVII

[42] Concilium Constantinopolitanum II. Actio VIII // ACO. T. 4. Vol. 1 P. 208-209

[43] Χριστοφόρος (Τσιάκκας), ἐπ. Οικουμενικές Σύνοδοι: Ιστορία — Θεολογία — Πράξη. Ίερὰ Μονὴ Τροοδιτίσσης, 2018. Σ. 407-408

[44] Vigilius. Epistula II ad Eutychen // ACO. T. 4. Vol. 1. P. 245

[45] Price R. Introd. // The Acts of the Council of Constantinople of 553, With Related Texts on the Three Chapters Controversy. Liverpool, 2009. Р. 57-58

[46] Геростергиос A. Юстиниан Великий — император и святой. М., 2010. С. 216

[47] Price R. Introd. // The Acts of the Council of Constantinople of 553, With Related Texts on the Three Chapters Controversy. Liverpool, 2009. Р. 57

[48] Schatz K. Papal Primacy: From Its Origins to the Present. Minnesota, 1996. P. 53-54

[49] Pelagius I papa. Epistola 60, Narsae patricio // Pelagii I Papae epistulae quae supersunt. L’Abadia de Montserrat, 1956. P. 160-161

[50] Liber Diurnus Romanorum Pontificum II.9. 1680. P. 28

[51] Ibid. P. 38-39

[52] Schatz K. Papal Primacy: From Its Origins to the Present. Minnesota, 1996. P. 53

[53] См.: Pelagius I papa. Epistula 35, Viatori et Parmenio illustribus // Pelagii I Papae epistulae quae supersunt. L’Abadia de Montserrat, 1956. P. 98: «Они отделили себя от Вселенской Церкви, как говорит блаженный Августин: “Всякий кафолик, разумеется, будет отвращаться от той партии, о которой узнает, что она не пребывает в общении со Вселенской Церковью, основанной на Апостольских престолах (Apostolicis sedibus)”».

Дословно этот текст в сочинениях свт. Августина не встречается, но он, по-видимому, представляет собой вольный пересказ отрывка из трактата Contra epistulam Parmeniani: «securus iudicat orbis terrarum bonos non esse, qui se dividunt ab orbe terrarum in quacumque parte terrarum» (Augustinus. Contra epistulam Parmeniani ΙΙΙ 4, 24 // P. 43. Col. 101).

[54] Pelagius I papa. Epistula 39, Iohanni episcopo // Pelagii I Papae epistulae quae supersunt. L’Abadia de Montserrat, 1956. P. 111-112

[55] Morrison K. F. Tradition and Authority in the Western Church, 300-1140. Princeton, 2015. P. 121-124

[56] Pelagius I papa. Epistula 5, ad episcopos Tusciae // PL. 69. Col. 398

[57] Ареопагитский корпус. Послание 8, Димофилу служителю, 4 // (пс.-)Дионисий Ареопагит. Сочинения, толкования Максима Исповедника. СПб., 2002. С. 813

[58] Iustinianus. Novella constitutio CIX 109 // Corpus Juris Civilis. B., 1895. Vol. 3. P. 517-518

[59] Acta et scripta quae de controversiis Ecclesiae Graecae et Latinae saeculo undecimo composita extant. Lpz.-Marburg, 1861. P. 172-188.

[60] Писание о грамоте, брошенной на святой престол римскими легатами против святейшего патриарха кир Михаила в июле месяце седьмого индиктиона: https://vk.com/@photian-1054

[61] Δοσιθέου Πατριάρχου Ἱεροσολύμων Ἱστορία περὶ τῶν ἐν Ἰεροσολύμοις Πατριαρχευσάντων, ἄλλως καλουμένη Δωδεκάβιβλος Δοσιθέου. Θεσσαλονίκη, 1982. Τ. 1. Σ. 243.

[62] Ibid. Σ. 246

[63] Статья Оливье Клемана приводится по электронному тексту: http://agnuz.info/app/webroot/library/6/469/page06.htm

[64] Baluze E. Nova Collectio Conciliorum. P., 1683. T. 1. P. 1547

[65] Timanus Gesselius. Historia rerum memorabilium in orbe gestarum, ab anno mundi usque ad annum Christi MCXXV. 1661. P. 682

[66] Caesar Baronius. Annales ecclesiastici. P.-Brux., 1867. T. 10. P. 119

[67] Bossuet J.-B. Defensio Declarationis Cleri Gallicani De Ecclesiastica Potestate. Corollarius, II. Цитируется по электронному тексту: http://www.abbaye-saint-benoit.ch/Bibliotheque/bossuet/volume022/001.htm

[68] O’Connor J. T. The Gift of Infallibility: The Official Relatio on Infallibility of Bishop Vincent Ferrer Gasser at Vatican Council I. Ignatius Press, 2008. Текст приводим по электронному варианту: https://sites.google.com/site/thetaboriclight/official_relatio

[69] Ibid.

[70] Gennadius Scholarius. De processione Spiritus Sancti 1.2.5 // OCGS. Vol. 2. P., 1929. P. 62

[71] Schatz K. Papal Primacy: From Its Origins to the Present. Minnesota, 1996. P. 54

[72] The Acts of the Council of Constantinople of 553, With Related Texts on the Three Chapters Controversy / Introd., transl. R. Price. Liverpool, 2009. Vol. 2. P. 111

[73] Ibid. P. 102

[74] Stavrou M. Théologie et manifestations de la synodalité: Un défi permanent pour l’Église // Recherches de Science Religieuse. 2018. № 3. T. 106. P. 403-422

[75] Vries W., de. Orient et Occident: les structures ecclésiales vues dans l’histoire des sept premiers conciles œcuméniques. P., 1974. P. 165

[76] Schatz K. Allgemeine Konzilien — Brennpunkte der Kirchengeschichte. Paderborn, 2008. S. 78

[77] Vries W., de. Recensio: The Orthodox Churches and the West // Orientalia Christiana Periodica. Vol. 43. Fasc. 1. P. 213

[78] Morini E. La vista e gli altri sensi // Chiese locali e chiese regionali nell’alto Medioevo. Spoletto, 2014. P. 734

[79] Χριστοφόρος (Τσιάκκας), ἐπ. Οικουμενικές Σύνοδοι: Ιστορία — Θεολογία — Πράξη. Ίερὰ Μονὴ Τροοδιτίσσης, 2018. Σ. 407-408