Церковь Духа Святого

Когда фарисеи послали своих слуг взять Христа под стражу в день Пятидесятницы, те не смогли этого сделать. Почему? «Никогда человек не говорил так, как этот Человек» (Ин. 7:46) — так ответили на  вопрос слуги . «Никогда человек не говорил так, как этот Человек» — и это поразило их, храмовых служителей, людей, которые, думается, были сыты проповедями и благочестивыми словесами по горло. В словах Христовых было нечто иное, было то, чего они никогда не слышали и не могли бы услышать ни от кого на земле: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей» (Ин. 7:37). Эта жажда, порой безотчетная и не вполне сознаваемая, которая томит всякого человека (и которая делает его человеком) — это жажда подлинного богообщения, подлинной жизни в Боге. И только один Христос неложно обещает утолить ее: «Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него» (Ин. 7:38-39). Никогда и ни один человек не говорил таких слов и никогда не сможет сказать.

Именно это обетование и составляет подлинную жизнь Церкви. Церковь живет Духом Святым: Он совершает Таинства, поставляет иерархов, отпускает грехи, Он даровал Писание и Он вдохновил Предание, Он наставлял Соборы — словом, «если бы не присутствовал Дух, то не существовала бы и Церковь»[1]. И до сошествия Святого Духа апостолы верили во Христа и любили Его, слушали Его слова, пребывали с Ним; но Церковью в полном смысле этого слова их сделал лишь вселившийся в их сердца Утешитель, и именно Его присутствие отделяет Церковь от любого другого, пусть даже и христианского, сообщества. Именно слова о Святом Духе ошеломили и обезоружили слуг первосвященника — людей «профессионально религиозных», то есть, как правило, предельно далеких от покаяния, убежденных в своей правости перед Богом. Все прочее и так есть в мiре, но именно Святого Духа жаждет и не может обрести мiр сей и всякий человек в нем; только Его и может дать человеку Церковь.

Но Писание неоднократно напоминает нам — Дух Святой не есть данность, Он не гарантирован нам. Апостол Павел предостерегает: «Духа не угашайте» (1 Фесс. 5:19), и Сам Спаситель говорит, что единственным непростительным грехом является хула на Духа Святого (см. Мф. 12:31). Дух Святой может отойти как от человека, так и от целого христианского сообщества. Чтобы пребывать в Духе, нужно исполнять Его волю, а чтобы исполнять Его волю, нужно ее понимать. Сегодня, в день Святого Духа, давайте попытаемся вспомнить, что сообщает нам Божественное Откровение о «характере» Утешителя.

Дух Святой наставляет на всякую истину

«Дух Истины наставит вас на всякую истину» (Ин. 16:13). Дух приходит в мир с одной-единственной главной целью — учить истине, свидетельствовать о Боге, открывать Его волю, являть каков Он. И это познание Бога в действительности является самоценным. Желание знать Бога и о Боге — это естественное желание всякой боголюбивой души.

Вкус эпохи в наши дни (и вот уже больше ста лет как) иной: познание истины вне ее практической применимости уже давно не оценивается как нечто самоценное, потому что современный человек интересуется в первую очередь той пользой или той приятностью, которую он может извлечь из вещей, а не самими вещами. Именно поэтому и догматическая истина отходит на второй план, теряется на фоне того чрезмерно высокого значения, которое усваивается религиозному опыту. Современный христианин не хочет понять и познать Бога, потому что он занят своим личным опытом, своими переживаниями и эмоциями «по поводу» Бога. Метафизика заменяется психологией.

Однако для христианина подобное равнодушие к тому, каков Бог (ибо догматика есть не что иное, как собрание открытых нам Богом истин о Нем Самом и Его отношении к мiру), немыслимо, потому что, как говорит свт. Геннадий Схоларий, «Святой Дух, будучи Духом Истины, желает, чтобы и мы пламенно любили всякую истину»[2]. Церковь не может мириться с ложным учением о Боге, потому что всякая ложь противна Духу Истины и представляет собой пренебрежение Его даром: «Человеку, который говорит сам от себя, можно погрешать, обманывать и обманываться; но Вселенская Церковь, так как она никогда не говорила и не говорит от себя, но от Духа Божия, никак не может погрешать, ни обманывать, ни обманываться»[3]. Догмат — это не ярмо на нашем разуме, а выражение потребности любящего лучше узнать Любимого.

Дух любит до ревности

«До ревности любит Дух, живущий в нас» (Иак. 4:5). Как объясняет древний толкователь, «апостол говорит таким образом, что Дух, который в нас, до ревности любит и стремится усвоить нас Богу. Он отвращает нас от любви к миру и подает нам [все] большую благодать»[4]. Бог любит нас бесконечно, более всего во Вселенной, любит нас до готовности на боль и уничижение: «Как человеческая любовь, когда усилится чрезмерно и сделается выше силы приемлющих, выводит любящих из себя, равным образом любовь к людям до умаления низвела Бога»[5]. Пред лицом того союза, который связывает и Церковь, и всякую человеческую душу с ее Небесным Женихом, пролившим за нее Свою кровь, всякая иная любовь кажется мелочной: «Кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1 Ин. 2:15), той самой любви, которая «излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим 5:5).

И потому та любовь, которую возжигает в сердце Дух Святой, неизбежно должна быть ревностной. Конечно, Господь не запрещает нам радоваться радостям временного, потому что знает, что мы слабы и не вмещаем всей полноты отречения; но все же идеалом для христианина остается «всю силу любви истощить перед Богом, имея не два у себя предмета любви»[6], потому что «воздержанность делает нас собранными и возвращает к Единому, а мы ушли от него, разбрасываясь в разные стороны» [7]. Аскетизм — это не тягостная внешняя обязанность, но живая потребность души, в которой пребывает Дух Божий, — потребность отдавать всю свою любовь одному Возлюбленному: «Да не любодействую в сердце моем от Тебе, Господа моего, с тварию; но да… ничтоже возлюблю, кроме Тебе, Господа моего, источника жизни»[8].

Дух дышит, где хочет

«Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:8). Он никому не дает отчета. Он просто таков как Он есть.

Эти слова, впрочем, часто вспоминают люди, которые считают, что Дух должен дышать не там, где Он «хочет», но где «хочем» мы — например, непременно быть «реформатором» (собственно, для оправдания всяческих реформаций эти слова используются едва ли не чаще всего). Но это неверно. Мiр и человек изменчивы, но Дух Святой не меняется и остается Самим Собой, несмотря на неудобство или неприемлемость Его «характера» для мiра. Дух не приспосабливается, и то, что Он «дышит, где хочет», создает скорее не право на любые изменения (вообще важно не путать Духа Святого с ветром головы своея), а требование: «не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим. 12:2).

То, что Дух дышит, где хочет, значит, что Он не принадлежит нам, как не принадлежит нам и Церковь, которая живет Им, и вера, которой Он научает. Мы не вправе «перекрашивать» Его Церковь в свой цвет — будь то социалистически-красный, экологично-зеленый или инклюзивно-радужный. Мы не вправе подчищать веру ластиком, чтобы она оказалась ближе и понятнее «современному человеку», или вписывать в нее что-то от себя. Бог обратил премудрость века сего в безумие (см. 1 Кор. 1:20), и потому в отношении к Богу нам принадлежит только место послушных учеников, в лучшем случае — аккуратных управителей, которым вверено чужое имение, но не хозяев. Собственно, Откровение — это то, что было открыто нам, Предание — то, что было нам передано; ни одно из этих слов не говорит ничего о наших правах, хотениях и изобретениях.

Как говорит свт. Феофан Затворник: «Человеческие учения все стремятся к новому, растут, развиваются, – и естественно, ибо они не имеют истины, а только ищут ее. И пусть ищут, если только найдут что прочное. Для нас и истины, и пути к истине определены однажды навсегда. Мы обладаем истиною, и весь труд у нас обращается на усвоение, а не на открытие ее» [9]. Мы — как плоть от плоти мiра, лежащего во зле, мы несем в себе семена его лжи, и потому наша главная — если не единственная — задача состоит в том, чтобы научиться повиноваться Духу, «родиться» от Него и научиться «дышать» там, где того хочет Он (Ин. 3:8).

Что такое модернизм?

Итак, Церковь существует лишь постольку, поскольку в ней пребывает Святой Дух, а Дух Святой пребывает только там, где сохраняется равнодушие к мiру и любовь к Богу, рождающая послушание истине и воздержанность. Дух Святой пребывает там, где Он является абсолютной ценностью, а все прочее — лишь относительной. Только такая вера действительно нужна и имеет смысл, потому что только в ней есть то, чего нет более во всей вселенной. Хотя она и не приспосабливается к мiру, но она побеждает мiр.

Понимая это, мы можем понять также, что изгоняет Духа Святого из жизни христианина, — обмирщенность, равнодушие к Богу при любви к мiру. Обмирщение заключается именно в этом, а не в каких-то частных вещах вроде критического подхода к атрибуции святоотеческих текстов или историчности Житий, оно состоит в подмене самой сердцевины христианской жизни. Такое христианство остается бессильным и ни на что не годным. Оно есть «соль, потерявшая силу» (см. Мф. 5:13). Оно не дает возрождения и не покоряет сердца. Оно, претендуя «отвечать на вопросы современности», на самом деле ни на что не отвечает, а лишь повторяет разнообразные ответы, которые современность дает сама себе. Именно это и следует по праву называть модернизмом (в сущности, не более, чем одной из земных идеологий).

Обмирщение состоит в том, что земные, человеческие цели и идеалы становятся для человека главными, а воля Божья — второстепенной. Для таких людей Церковь является лишь инструментом в решении каких-то сугубо посюсторонних задач (будь то борьба за права меньшинств, укрепление национального суверенитета или что-то еще) или даже просто предметом игры, потехи, забавы, полем для самореализации. Разумеется, догмат такому человеку неинтересен, потому что сковывает его, препятствует достижению цели и вообще зазря занимает место; аскеза неудобна, а земные ценности ближе и понятнее заповедей. Церковная и библейская оценка действительности у него заменяется человеческой: он рассуждает не категориями греха и святости, а категориями невроза и здоровья, прогрессивности и отсталости и т.д.

И этот человек (в большей или меньшей степени) — каждый из нас.