Недавно появившаяся статья «В защиту западных святых» содержит много интересных, важных и ценных соображений в пользу почитания недавно внесённых в месяцесловы лиц, живших много веков назад на западе христианского мира.
К сожалению, целый ряд оснований, на которых покоится фундамент логики этой статьи, сомнителен. Ниже я постараюсь показать, почему мне кажется, что стоит поостеречься с принятием такой защиты «новых западных» канонизаций.
Прежде всего вызывает замешательство следующий тезис: раз древние западные епископы были в евхаристическом общении с несомненно православным епископатом востока, то их мнения должны быть сочтены приемлемыми в Православии:
«…все те особенности западных святых, которые позволяли в I тысячелетии достигать святости и находиться в церковном общении, являются пределом возможных уступок с православной стороны в экуменическом диалоге с западными христианами».
В церковном общении, как известно, находилось множество лиц, взгляды которых были позднее осуждены и признаны недопустимыми. Феодор Мопсуестийский — пожалуй, самый очевидный пример. И по сей день вызывает споры, скажем, мировоззрение свящ. Александра Меня, хотя он умер в евхаристическом общении со своим епископом. Но, пожалуй, даже из сторонников почитания западных святых не всякий рискнёт заключить на этом основании, что взгляды почившего могли бы быть допустимой уступкой в экуменическом диалоге.
При этом и идиллическая картина связей востока и запада, рисуемая статьёй, выглядит далёкой от реальности.
«В первом тысячелетии христианской истории Западная и Восточная Церкви были едины. И это единство было не мнимым, а реальным. Восточные епископы считали западных своими собратьями во Христе, совместно совершали богослужение, поминали предстоятелей западных церквей».
К сожалению, здесь упущен важнейший аспект подлинного христианского единства — единение в вере. И в этом отношении мы должны быть честны перед собой: восток чрезвычайно мало проявлял интереса к вероучительной жизни и духовным поискам запада. Византийцы только через века после отпадения запада спохватились и стали переводить сочинения ключевых латинских авторов. Что уж они могли сказать о менее значимых фигурах! Видеть в греческом безразличии благодушное одобрение — решение весьма милосердное, но оторванное от исторических реалий.
Отсюда, между тем, следует важнейший практический вывод — мы не можем считать богословские взгляды лидеров дораскольного Запада «уже одобренными» по факту сохранявшегося евхаристического общения. Подробный, внимательный, системный анализ их взглядов ещё не проведён; а о какой канонизации без этого может идти речь?
Ещё больше сомнений возникает, когда статья формулирует взгляды на отпадение Рима. Нам сообщают следующее:
«Раскол – это длительный процесс, который окончательно завершился ко времени совершенного прекращения евхаристического общения Римской Церкви со всеми остальными Православными Церквами».
Такой взгляд на предмет вполне естествен, если считать католиков в собственном смысле слова только раскольниками — то есть имеющими ту же веру, но отрекшимися от законной церковной власти. Однако, если римо-католики рассматривают православных преимущественно как схизматиков, то православные всегда видели в отделившемся латинстве прежде всего ересь.
Разумеется, дальше текст говорит:
«Даты фиксируют устоявшееся разделение, начинается же раскол с ереси или с серьёзного канонического преступления конкретных лиц. И для описания раскола необходимо детально рассмотреть, каким образом развивалась та или иная ересь. Те, кто проповедовал эту самую ересь или как-то иначе способствовал будущему разделению церквей, не могут никоим образом почитаться в Православной Церкви. Анализируя жизнь и учение западных подвижников, мы можем видеть, как развивались ложные доктрины и как формировался раскол. Среди отцов раскола можно назвать епископа Теодульфа Орлеанского, императора Карла Великого, папу Николая, кардинала Гумберта, папу Григория VII и других».
Эти слова безусловно справедливы. И, к сожалению, о них приходится забыть уже в следующей части, где мы читаем:
«Настороженность вызывает и включение Румынской Церковью в свой календарь епископа Павлина Аквилейского († 802)[32], впервые добавившего Filioque к Символу веры и обосновавшего это добавление с богословской точки зрения. Аргументы Павлина Аквилейского за допустимость прибавок к Символу в дальнейшем использовались католическими богословами в спорах с православными апологетами»
и
«Несмотря на то, что календари с западными святыми не являются совершенными, нам кажется невозможным отказывать в святости подвижникам, которые прославлены для почитания хотя бы в одной епархии какой-либо Поместной Церкви».
Итак, если «те, кто проповедовал эту самую ересь или как-то иначе способствовал будущему разделению церквей, не могут никоим образом почитаться в Православной Церкви», но в то же время «невозможно отказывать в святости подвижникам, которые прославлены хоть в одной епархии Православной Церкви» и Павлин Аквилейский проповедовал ересь и способствовал разделению церквей, но в святцы Румынской Церкви попал, то единственным логичным выводом из этих тезисов было бы суждение, что Румынская Церковь не принадлежит к Православной Церкви.
И, несомненно, именно к такому (сразу оговоримся, поспешному) выводу склоняется мнение многих рядовых православных, с некоторым оторопением наблюдающих за валом канонизаций западных церковных деятелей.
Между тем, ситуация ещё хуже, поскольку автор справедливо упоминает про «серьёзные канонические нарушения отдельных лиц» как препятствие к какому бы то ни было почитанию. Однако мы знаем, что самовольное изменение Символа папой в 1014 году, явно имевшее характер публичного исповедания ереси (по меньшей мере стоит упомянуть папизм, осуждённый Пятым Вселенским собором), не вызвало на западе никакой реакции епископата ни тогда, ни позже. Продолжая общение с явными еретиками: папистами и филиоквистами, оставшиеся епископы запада как минимум совершили каноническое нарушение. Мы не знаем ни одного явного епископа-«монопатриста» на западе после 1014 года, насколько можно судить; те немногие, кто не исповедовал Filioque и папизм публично, скорее всего, были просто слишком равнодушны к вероучительным вопросам вообще. Сейчас, когда безразличие в отношении молитв с еретиками является одним из самых больших православных соблазнов, искать образцы святости среди тех, кто спокойно поминал епископов и пап-еретиков – вряд ли разумная идея.
Ещё одно соображение статьи, кажется, носит характер чисто логической ошибки. Мы читаем:
«Напротив, западные святые часто входили в прямое противоречие с учением расколоучителей, показывая самому Западу, что производимые ими ереси и канонические преступления названы таковыми неслучайно. В этом и заключается второе важное значение прославления западных святых. Мы не только идём на уступки сегодняшним западным христианам в экуменическом диалоге, но через обращение к западным святым ещё более сами утверждаемся в православной вере».
Для нашей полемики с римо-католиками в действительности совершенно несущественно, почитаются ли нами те или иные церковные деятели, выступавшие против заблуждений католицизма. Важно лишь, что они почитаются самими римо-католиками. Эффект для утверждения в вере совершенно одинаков, вне зависимости от того, прославлен ли у нас тот или иной подвижник: можно вспомнить, что митр. Макарий (Булгаков), например, в доказательство седмиричного числа таинств приводил их счисление несторианами и сиро-яковитами, так что их неправославие в одном аспекте не мешало им быть свидетелями традиционного учения в другом. То же самое можно применить, скажем, и к учению о чистилище или опресноках (о них мы ещё упомянем!).
И официальные принципы канонизации, и общий дух православного благочестия чужды мысли о «сверхдолжных заслугах» для почитания. Если бы мы действовали в парадигме «он точно святой: конечно, филиоквист и так далее, но папизм разделал так, что у-ух!», — то списки западных святых возглавил бы Жан Кальвин.
Затем, однако, нас возвращают к мысли:
«Итак, первостепенное значение при принятии решения о прославлении западных святых имеют не формальные даты раскола, а православие того или иного подвижника».
Но ведь в том-то и дело, что православие меряется не одной или другой удачной репликой, а всей совокупностью взглядов. И возникает вопрос, исследовались ли они при канонизации, и было ли обсуждение публичным? Компетентны ли вообще немногочисленные штаты западных епархий судить о православии важнейших церковных авторов первого тысячелетия, и тщательно ли проводилось исследование? Всё это вызывает сильнейшее сомнение. Наконец, как было выше сказано, «формальные даты раскола» тоже важны, потому что формальной дате раскола (плюс-минус) соответствовало вполне фактическое исповедание ереси папой и проистекающие от этого канонические следствия.
К каким проблемам в православном богословии может привести безоглядное внесение в месяцеслов западных авторов, видно в приведённом далее в тексте примере. Речь идёт об опресноках:
«Хотя сам обычай, действительно, на Западе появился довольно поздно, всё же само это нововведение не может служить причиной для разделения церквей, о чём в своё время писал блж. Феофилакт Болгарский [25]. … И называя его [Рабана Мавра] святителем, мы вместе с ним и с блж. Феофилактом более не можем обрядовые особенности делать краеугольным камнем нашей веры. Мы следуем VIII Вселенскому собору, говорящему, что «не должно враждовать и спорить об этом между собою» [28]».
Весь этот абзац болезненно напоминает многовековые попытки католиков отыскать святых, говоривших о пресуществлении на установительных словах. Ограничиваясь св. Амвросием и ложно понятым св. Иоанном Златоустом, они обычно тщательно умалчивают о всех противоположных свидетельствах.
Так, увы, происходит и здесь. Да, блж. Феофилакт высказался об опресноках относительно мягко. Но он один. Весь сонм святых свидетельствует об опресноках совершенно иначе. Св. Симеон Солунский взывает:
«Держись же православия, не приноси мёртвых и бездушных опресноков, не возобновляй обрядов иудейских, не вводи снова (деревянного) закона, не твори празднества на бесквасном хлебе»[1].
Свт. Иоанн II, митр. Киевский пишет:
«Пятое согрешение ваше есть о опресноцех, еже от многы ереси начаток и корень, якоже покажю, приясте. … опресноцы от жидов творятся»[2].
Здесь надо заметить, что список «вин» св. Иоанна идёт, как можно видеть в его послании, по нарастанию «тяжести обвинений», и опресноки занимают пятое место, предпоследнее перед Filioque.
Свт. Марк Эфесский говорит об униатах:
«Мы отвергаем Иудейский безквасный хлеб, следуя в том постановлению Апостольскому; они же принимают с Латинами, что на опресноке священнодействуется тело Христово»[3].
Прп. Максим Грек:
«Также веруем, что хлеб этот есть самое Тело Господа нашего Иисуса Христа, – тело, имеющее душу и ум, а не бездушное, как опресноки. Употребление при жертвоприношении опресноков есть дело иудейское, и ни одна из православных Церквей или святых патриархий, – ни Константинопольская, ни Александрийская, ни Антиохийская, ни Иерусалимская, – бесквасного хлеба при служении не допускают. Употребляют опресноки только одни иудеи да проклятые армяне, от которых впоследствии приняли это и латиняне, подражая им»[4].
Свт. Сильвестр Малеванский:
«В заключение же, нельзя не упомянуть о сделанном Трулльским Собором, весьма строгом воспрещении, принадлежащим священному чину и мирянам, принимать даваемые иудеями опресноки. Хотя это воспрещение прямой целью своей имело отчуждение христиан от всего иудейского, но нельзя думать, чтобы оно этим самим уже не отстраняло всякой мысли о допущении заимствования у иудеев опресноков, для употребления их в таком важном и, чисто, христианском священнодействии, каким была евхаристия»[5].
Заметим, что «под раздачу» попадёт и св. Пётр (Могила), которого автор пытается избавить от обвинений в «западном пленении» призывом приветствовать западных святых. Однако св. Пётр пишет в своём и без того пререкаемом Требнике:
«Ве́щъ Та́йны Тѣ́ла Гд҃а на́шгѡ І҆и҃с Ха҃ є҆́стъ Хлѣ́бъ ѿ чстыя Пшени́чныѧ мꙋкѝ водо́ю про́стою є҆стестве́нною смеша́ный, и҆ до́бре и҆спе́ченый, ква́сный: прѣ́сный бо Хлѣ́бъ, а҆́ще и҆ пшени́чный бꙋ́детъ; въ Це́ркви ст҃о́й Восто́чной Правосла́внѡ каѳоли́ческой Мате́рїей Тѣ́ла Хв҃а бы́ти ника́коже мо́жетъ: Сегѡ̀ оу҆́бѡ ра́ди никто́же ѿ І҆ере́ѷ, ника́коже, нико́лиже ѡ҆прѣ́снокомъ слꙋжи́ти да дерꙁне́тъ, да не во тѧ́жкое сме́ртнагѡ грѣха̀ ѡ҆сꙋжде́нїе въпа́днетъ: оу҆сꙋмни́телнѡ бо бꙋ́детъ, а҆́ще въ си́цевомъ Хлѣ́бѣ Та́йна съверши́тсѧ»[6].
Можно сказать, что вопрос об опресноках — частность, не имеющая отношения к основному предмету статьи. Но в капле отражается море. Непредвиденные проблемы, которые возникнут от включения таких поздних западных авторов как Рабан Мавр в святцы, никто не анализировал, не продумывал, и уж точно не обсуждал. Соблазнительность открытой «предканонизационной» дискуссии понятна. Но проблематичность келейных решений, кажется, больше.
Автору этих строк уже несколько раз доводилось видеть, в чём реальное значение римо-католичества для современных православных дискуссий (русскоязычных прежде всего). Прямой соблазн перехода в католичество в абсолютных цифрах не так велик. Но я видел из раза в раз, как разница между католичеством и православием призывается для иллюстрации того, что преемства учения, отеческого согласия и, в сущности, всего христианского Предания – просто не существует, что это самообман. Что «есть отцы-филиоквисты», а есть монопатристы; что есть паписты и соборники и т. п. Это неправда, но мы своими руками создаём иллюзию правдоподобия, когда «размываем» общий поток Предания за счёт возвышения, откровенно скажем, малоизвестных авторов.
Статья, радостно замечая: «Теперь Исидор Севильский и Беда Достопочтенный уравнены с отцами древности», упускает тот момент, что это уравнивание может привести к тому, что и отцы древности станут в глазах православной общественности таким же сомнительным авторитетом, каким для них был Исидор или Беда.
Наконец, не так убедителен и довод «от авторитета». Заявляемая концепция такова:
«Епископам дана власть связывать и разрешать, в том числе решать, кто у Бога сподобился святости, а кто нет. Поэтому, по нашему мнению, прославление святого состоялось тогда, когда его почитание было одобрено епархиальной властью и не встретило сопротивления со стороны вышестоящего архиерея».
Такой взгляд плохо вяжется с исторической действительностью и строем жизни Церкви. Если уж живого епископа судит собор, как можно предполагать, что один епископ безошибочен в вынесении суда о целой жизни другого епископа? Если епископ сам не безошибочен в вопросах догматики, как он может безошибочно судить о догматике других? Наши святцы постоянно изменялись; и по сей день между святцами Русской Церкви и грекоязычных Церквей есть несогласуемые различия (скажем, относительно числа апостолов с именем «Иаков» или о том, является ли Иустин Философ и Иустин Мученик одним лицом).
Нет никакой нужды считать прославление в одной епархии необратимым вердиктом вселенской Церкви. Ведь и приговор в епархии или митрополии ещё не становится окончательным — вспомним св. митрополита Филиппа, низложенного собором, но позднее внесённого в лик святых.
Проблема, стоящая перед нами сейчас, шире, чем канонизация «новых западных». Но «западные прославления» — это показатель и самая системная часть этой проблемы. Если нам сулят появление в учебниках догматики ссылок на Рабана Мавра и Алкуина Йоркского наравне с привычными свв. Афанасием, Кириллом, Иоанном, Василием и Григорием, то не имеет ли права православная общественность (а православный епископат, если только осмелиться это сказать, даже и обязанность) разобраться, точно ли мы на это согласились?
За последние десятилетия Межсоборное присутствие показало свою действенность, в том числе и как пространство открытой дискуссии (например, о предлагавшемся новом катехизисе или проекте о монастырях и монашестве). Остаётся надеяться, что однажды там станет возможно обсуждение тех авторов, от которых осталось значительное литературное и богословское наследие (а таковы многие внесённые в месяцесловы западные церковные деятели) – с тем, чтобы оно предшествовало канонизации. Тогда мы будем твёрдо уверены, что завтра римские апологеты не будут противопоставлять святителю Марку Эфесскому ставшего внезапно «нашим» Рабана Мавра.
_______________________________
[1] https://azbyka.ru/otechnik/Simeon_Solunskij/premudrost_nashego_spaseniia/3_11
[2] М. 1821 Калайдович, «Памятники Российской словесности XII века». С. 214 — собственно, попало по ошибке, т. к. является памятником XI века, см. статью в ПЭ об Иоанне II Киевском
[3] https://azbyka.ru/otechnik/Mark_Efesskij/okruzhnoe-poslanie-k-pravoslavnym-khristianam/
[4] https://azbyka.ru/otechnik/Maksim_Grek/otvet-nikolayu-latinjaninu/
[5] https://azbyka.ru/otechnik/Silvestr_Malevanskij/opyt-pravoslavnogo-dogmaticheskogo-bogoslovija-tom-4/3_48
[6] https://azbyka.ru/otechnik/Petr_Mogila/trebnik-petra-mogily-chast-1/#0_60
(Пока оценок нет)
Загрузка...Автор публикации
