Недавно в одном дружественном сообществе опубликовали заметку, посвященную критике идеи православного Западного обряда. Как человек, для которого любовь к традиции дораскольного Запада неотделима от любви к православной вере вообще, ваш покорный слуга не мог не откликнуться на нее.
В то же время мне была не очень близка манера изложения исходной заметки (коты-филиоквисты? зачем?) и план ее построения. Поэтому получился у меня не столько ответ, сколько размышление на тему, в котором я приглашаю поучаствовать и любезного читателя.
Западный обряд возможен…
Что такое обряд? Обряд — это эстетическая внешняя форма, создаваемая людьми, чтобы выразить свое благочестие и проповедать учение о вере. Без обряда служение Богу невозможно для человека, не достигшего равноангельского непрестанного богообщения, как лишь немногие совершеннейшие отшельники; ибо человек телесен и нуждается во внешнем образе выражения для своего общения с Богом.
Тем не менее, хотя обряд вообще является необходимым для веры и благочестия, тот или иной конкретный обряд предметом веры не является. По справедливому указанию свт. Димитрия Ростовского, «Святы просфоры, крестною печатию знаменанныя, но не суть боги… Честны суть и персты ко изображению креста, коим-либо образом слагающиеся, но не суть боги. Все то вещество зримое, осязаемое, а не боги. А понеже, не боги: убо ни вера… ейже не иный предлог предлежит, токмо един невидимый Бог» [1]. Обряды и традиции принципиально вариативны. Как пишет свт. Феофан Затворник: «Некоторыми разностями в церковных порядках нечего смущаться. Они всегда были позволительны, и по существу дела таковы. Грех только неблагоговеинство, а самые чины могут быть изменяемы все, кроме существенного в св. Таинствах» [2]. Это воззрение разделялось и святыми византйиского периода и озвучивалось ими в полемике с латинянами. Здесь достаточно вспомнить св. Феофилакта Болгарского, прямо выразившего принцип допустимости различий в церковных установлениях при единстве в вере: «Если что-то у западных ошибочно в области догматов и грозит поколебать отеческую веру — как, например, прибавка к Символу относительно Святого Духа, — это и вправду крайне опасно, так что всякий, кто сочтет, что [такого рода заблуждения] простительны и не нуждаются в исправлении, сам непростительно [заблуждается]… Если же они исправят свое догматическое учение и вместо новшества вернутся к древним установлениям, то пусть держатся своих обычаев» [3]. Сам свт. Фотий Константинопольский, прибегавший к обрядовым аргументам в пылу полемики, до ее начала утверждал: «Ибо есть поистине общее для всех, что всем необходимо соблюдать, и прежде всего то, что касается веры, где даже небольшое отклонение есть смертный грех, а есть нечто, заведенное у кого-то обособленно, нарушение чего для тех, кому это дано хранить, наказуемо, а для тех, у кого не принято, несоблюдение не влечет осуждения… Таким образом, там, где нарушаемое не есть вера и нет отпадения от общего и соборного решения, когда каждый соблюдает разные обычаи и узаконения, умеющий судить право определил бы, что и блюстители не поступают неправедно, и не принявшие не преступают закон» [4].
Это положение закреплено и соборными определениями. Великий Собор 879-880 г. (именуемый «Восьмым Вселенским» многими святыми отцами и даже обозначенный как Вселенский в «Книге Правил») при свт. Фотии провозглашает: «Каждый Престол имеет некоторые преемственно преданные древние обычаи. Не должно враждовать и спорить об этом между собою. Церковь Римская соблюдает свои установления, и так должно быть. Соблюдает и Церковь Константинопольская свои обычаи, принятые от древности. Также и Восточные Престолы» [5]. Формально речь шла о поставлении архиереев из мирян, однако приложимы эти слова и к многообразию литургических практик, поскольку они также относятся к древним обычаям Церквей. Собственно, это постановление представляет собой отражение взглядов самого святителя, слова которого мы приводили выше, а он прилагал этот принцип ко всему кругу церковных практик.
Наконец, прямо о допустимости сохранения различных обрядов свидетельствует одна из Символических книг Святой Церкви — Послание Восточных патриархов 1723 г. Обращаясь к англиканскому клиру, его составители пишут: «Если согласитесь с нами, удовлетворившись тем учением, которое изложили мы теперь, то будете во всем едино с нами, и никакого не будет между нами разделения. Что же касается до прочих обычаев и чиноположений церковных, до совершения священных обрядов Литургии, то и сие, при совершившемся с Божией помощью единении можно будет легко и удобно исправить. Ибо из церковных исторических книг известно, что некоторые обычаи и чиноположения в различных местах и церквах были и бывают изменяемы; но единство Веры и единомыслие в догматах остаются неизменными» [6]. Итак, обряд англикан (!) должен был быть только исправлен, но не унифицирован с византийским, и это могло произойти уже после соединения, условием которого было только единомыслие в догматах.
При этом для допустимости обряда не обязательно даже установление его православными — необходимо лишь, чтобы сам обряд не содержал в себе неправославия. По утверждению свт. Филарета Московского, «Хотя и весьма желательно единство обрядов, тем не менее единство догмата есть единственное необходимое, sine qua non условие» [7].
Эту идею можно проиллюстрировать выразительным церковно-историческим примером. Как сообщают церковные историки Феодор Чтец и следующий ему Никифор Каллист Ксанфопул, монофизитский патриарх «Петр Гнафевс также придумал следующие четыре прекрасных обычая Вселенской Церкви: приготовление Божественного мира (μύρου), освящаемое при всем народе; Божественное призывание над водами вечером на Святое Богоявление; дерзновенное воспевание Символа веры при каждом церковном собрании — тогда как до того его читали только раз [в году], во святую и Великую пятницу; и поминовение Богородицы на каждой ектении» [8]. На это указывал и уже упомянутый свт. Димитрий: «А якоже древняя некая овая исправишася, овая же отставишася, сице другая новая в церковь внесошася… в древних Церквах изначала не бе в навечерии Богоявления вод освящения. Уставися же то во дни Зинона царя греческого во Антиохии первее, от неправославного патриарха Петра, иже прозывается Кнафей и Фулло, егоже самого церковь яко неправоверна отверже, а предание его яко доброе прият» [9].
Из сказанного выше можно сделать вывод, что, согласно учению святых отцов и Великих Соборов Православной Церкви:
- Обряд в Церкви изменяем и вариативен по сути своей; это связано с его историческим и человеческим происхождением.
- Чтобы быть приемлемым для Церкви, обряд не обязательно должен иметь происхождение из среды православных; достаточно только, чтобы он не выражал ложных учений.
Исходя из этого, Западный обряд в Православной Церкви принципиально возможен. Несмотря на то, что он не всегда похож на Византийский, несмотря на то, что многое в его развитии связано с историей уже вполне еретического Запада, сам по себе Западный обряд может существовать.
… и даже полезен…
Итак, Западный обряд возможен. Но нужен ли он? Полезен ли?
I. Для начала ответим на вопрос, существует ли как таковой «запрос» на Западный обряд? За наиболее надежным ответом обратимся к человеку, который непосредственно руководит всей западнообрядной миссией Русской Православной Церкви.
По словам митр. Илариона (Капрала), первоиерарха РПЦЗ Московского Патриархата и правящего епископа западообрядных приходов, «в США постоянно поступают в наши церковные ряды американцы, принимающие Православие. Западный обряд особенно подходит бывшим англиканам, которые претерпели большие либеральные и еретические изменения в англиканстве».
Как кажется, если архиерей, управляющий деятельностью приходов Западного обряда, утверждает, что этот обряд бывает полезен обращенным, отрицать наличие потребности в нем нет особого смысла: тому, кто ведет миссию, должно быть ясно, есть ли в ней необходимость, лучше, чем любому стороннему наблюдателю.
Конечно, не подлежит сомнению, что едва ли не главным фактором обращения в Православие на Западе служит византийское богослужение (собственно, оно же когда-то привело св. Владимира к принятию именно византийского христианства). Каждая вторая история обращения включает в себя описание греческой или славянской службы, полумрака, клубов ладана — словом, всей этой «мистической красоты христианского Востока» (оставим на данный момент в стороне вопрос о том, как много в такого рода обращениях любви к эстетике, экзотике и нью-эйджевого мистицизма…) Тем не менее, вполне могут существовать люди, для которых русско-византийский стиль богослужения не близок (о них мы поговорим чуть дальше), и им, судя по словам митр. Илариона (Капрала), Западный обряд действительно полезен.
2. Второй распространенной претензией к Западному обряду является «реконструкторство»: он не соответствует в полной мере ни дораскольному, ни современному западному богослужению. Действительно, вряд ли что-то можно сказать в защиту литургических экспериментов еп. Иоанна-Нектария Ковалевского, однако его чин, в конце концов, крайне редко используется в современных западнообрядных общинах канонической Церкви. Используемые на большинстве приходов Литургии свт. Григория Великого и свт. Тихона представляют собой не реконструкцию, но исправленные действительно западные богослужебные последования.
Можно назвать сомнительной идею использования англиканской службы (даже в исправленном виде): в конце концов, англикане никогда не были православными и их чины изначально создавались в духе Реформации. Тем не менее, идея исправленной англиканской службы была прямо одобрена святителем Тихоном и Правительствующим синодом [10]; одобрена она и в Послании Восточных патриархов. Собственно, как мы уже говорили выше, для принципиальной приемлемости обряда вовсе не обязательно его православное происхождение, иначе следовало бы отвергнуть как сомнительный и чин великого освящения вод на Богоявление.
Однако к Мессе свт. Григория Великого нельзя в принципе предъявить подобную претензию. Мы располагаем достаточно подробными литургическими комментариями, описывающими Римскую практику, составленными Амаларием Мецким [11] в 1-ой пол. IX в (т. е. незадолго до определений Великого Собора, утвердившего правомочность различия традиций и практик). В них мы видим Литургию, совершаемую на квасном хлебе [12] и без Filioque (строго говоря, Символ на ней не читался вовсе, но как раз в эту эпоху вставка была осуждена п. Львом III [13]), но, возможно, с верой в преложение Святых Даров на эпиклезе (восходящей, при молитве «Supplices Te rogamus») [14]. Разумеется, во многих деталях этот чин отличается от Тридентского, но фундаментально это действительно та же Месса: Римский обряд и всегда был консервативен, а реформа Тридентского собора лишь приблизила чин к древности.
Безусловно, эта Литургия также может нуждаться (и нуждается) в исправлении и дополнении. Именно этот метод и предписан в Символических книгах — сохранение обряда при условии его исправления. Однако, в сущности говоря, нелепо считать, что внесение в чин Мессы нисходящей эпиклезы (чтобы подчеркнуть православное учение) наносит какой-то фатальный ущерб самотождеству обряда. Пусть св. Николай Кавасила считал восходящую эпиклезу вполне достаточной [15] для действительности Таинства, нет ничего плохого в том, чтобы внести в чин Литургии разъяснение и раскрытие того, что в нем и так имплицитно содержалось (здесь мы иронически делаем реверанс в сторону латинской позиции на Флорентийском соборе). Быть может, это неприемлемо для католиков-традиционалистов, считающих Мессу неприкосновенной и неизменяемой даже по букве (со ссылкой на Quo Primum, апостольскую конституцию п. Пия V); но мы, кажется, вполне можем быть свободны от такого формализма (вдвойне противоречивого со стороны тех, кто считает допустимым менять Символ веры, но не текст Мессы). Исправление и разъяснение обряда не мешает ему быть полезным для Церкви.
3. Нельзя не сказать и о самом неоднозначном аспекте полезности Западного обряда: о его востребованности в традиционно «Восточных» странах. Разумеется, среди ищущих «православной Мессы» в России есть откровенные филокатолики и те, для кого интерес к западной богослужебной эстетике становится «трамплином» в римо-католицизм (о них мы будем говорить в третьей части статьи) и юноши с девушками, увлекшиеся западной экзотикой, для которых Западный обряд мог бы стать отдушиной (коль скоро он принципиально возможен).
Однако существуют и значительно более серьезно настроенные люди, которые совершенно не подвержны филокатолицизму, но испытывают подлинный интерес к духовной традиции дораскольного Запада — прп. Бенедикта, свт. Григория Великого, галльских и кельтских подвижников, свт. Августина, свт. Амвросия и иных. Аскетические писания латинских отцов, отражая ту же традицию, что и на Востоке, тем не менее, несколько иначе расставляют акценты, по-своему преломляют свет общего Предания — словом, имеют свой духовный «стиль». Человек, для которого благодатный опыт жизни во Христе связан с писаниями Западных святых, может испытывать желание и за богослужением молиться в их традиции — и этому желанию, разумеется, более всего будет соответствовать именно Западный обряд. Особенно, конечно, это относится к Бревиарию, который во многом основан на дораскольной бенедиктинской традиции, насыщен молитвословиями из Писания (и в этом близок нашим последованиям суточного круга), но при том ощутимо «суше» (почти не содержит гимнографии) — в нем есть какая-то суровая простота, та самая, которой дышат наставления латинских преподобных.
Имеет ли право такой православный каким-то образом жить богослужебной жизнью этой традиции? Имеет. На пользу ли это? Безусловно на пользу, поскольку аскетическое наследие латинских дораскольных подвижников составляет столь же неотъемлемую часть православного Предания, как и наследие отцов Востока.
… но это не точно.
Тем не менее, у Западного обряда есть весомые недостатки, и о них можно (и нужно) сказать прямо и отчетливо, причем недостатки эти таковы, что ставят под вопрос если не саму возможность его существования, то, по крайней мере, его полезность и целесообразность.
I. Обращения без обращения. У многих «обращенных» есть один крайне неприятный недостаток: они бывают не обращены. Многие люди, формально переходя в иную конфессию или даже иную религию, удерживают прежние воззрения. Бывший баптист может не понимать смысла молитв за усопших и упорно отказываться поститься по уставу Церкви. Бывший пятидесятник — критиковать иерархию за то, что ни один епископ не говорит «на языках». Бывший буддист… Словом, понятно.
Западный обряд такому состоянию более чем способствует. Если в нормальной ситуации обращенный римо-католик или англиканин вливается в жизнь обычного прихода, постоянно общается с «природными» православными, он и впитывает стиль повседневного благочестия и православный образ мысли через этот процесс, через само существование в православной среде. Но западнообрядные православные оказываются фактически изолированы и общаются большей частью с себе подобными. Это приводит к тому, что опасность «обращения без обращения» возрастает многократно.
Наткнувшись, например, на заметки «православных» Западного обряда о том, что в Великой схизме виноват «Фотий Константинопольский», который первым начал на пустом месте строить козни и умножать кощунственные нападки на исконную Западную богословскую традицию Filioque, трудно не задуматься: оправданна ли подобная изоляция «западных православных»? Когда звучат рассуждения об «особой Западной христологии, далекой Восточного крипотомонофизитства», об «оскорбительных канонах Трулло», представляющих собой «посягательство на единство Церкви» «византийских софистов», нельзя не признать, что, возможно, обращенным больше пошло на пользу пребывание на обычных православных приходах. Нечто подобное — криптораскольничий менталитет и сохранение прежних убеждений можно встретить и среди «православных старообрядцев» — единоверцев… Так нужно ли нам вторично создавать очаг криптораскольнических и латентно еретических воззрений?
2. Путь в раскол. Западнообрядные клирики и миряне подвержены и второй болезни «переходного периода» — продолжению переходов. Многие обращенные, раз сменив веру, уже не могут остановиться и меняют ее постоянно, повинуясь всякому капризу. На глазах автора этих строк пламенный проповедник «Западного Православия», священник и настоятель прихода в Америке, неожиданно сделался внеденоминационным главой общины в иудео-христианской традиции. До этого он успел побывать англиканином и англиканским традиционалистом, и кто знает, что у него впереди? Баптизм? Гностицизм валентинианского извода?
Печальный пример французских западнообрядных общин, к сожалению, остается не единственным, и очень часто такие приходы по всему миру отпадают в раскол, хотя бы просто потому, что находятся в относительной изоляции и не имеют твердой укорененности в традиции, свойственной урожденным православным. Нельзя сказать, что из Восточного обряда никто никуда не уходит, однако сама устойчивость и устроенность церковной жизни удерживает «нормальных» православных там, где «западных» их положение только подталкивает к расколу.
3. Филокатолицизм. Большинство православных Западного обряда будут возмущенно отвергать это обвинение, но факт остается фактом: интерес к Западному обряду для многих становится «трамплином» для «прыжка» собственно в римо-католицизм. Испытывая симпатию к Римской церкви человек может найти в Западном обряде средство для «законного удовлетворения» этой страсти и мало-помалу «переболеть» ей, но может и наоборот — укрепиться в своем увлечении; в итоге такой филокатолик нередко становится действительным католиком.
Конечно, хорошо давать юношам и девушкам, внезапно увлекшимся западной эстетикой, возможность вкусить ее (и осознать, что сама по себе она отнюдь не столь волшебна, когда пропадает столь притягательный аромат экзотики), оставаясь в Православии. Однако сердце, избыточно привязанное ко всему латинскому, может обратиться к Римской церкви (именно сердце; вряд ли можно стать римо-католиком в силу рационального убеждения) — и это уже касается не только юношей, но и вполне зрелых людей. Просто последние могут испытывать не поверхностную симпатию к «Западу» вообще, а серьезное и глубокое увлечение, скажем, латинской духовной традицией XVIII-XIX вв., католическим традиционализмом и т.д.
Для всех этих людей обыденная приходская жизнь самого заурядного прихода могла бы стать надежным лекарством от латинофильства и тем самым не дать им отпасть от Церкви. Но увлечение Западным обрядом может позволить их страсти разрастись, под предлогом законности, до опасных размеров.
4. Каноническая проблемность и неурегулированность. Процитированная выше критика «оскорбительных канонов Трулло», однако, не случайна. Действительно, правила этого Собора особенно плохо сочетаются с западнообрядной литургической практикой. Целый ряд канонических правил исполнить, оставаясь в рамках стандартной западной литургики, фактически невозможно.
При этом предоставить западнообрядным приходам свободу от тех или иных канонов — значит еще усугубить условия для развития первых трех проблем и общую «отдельность» Западного обряда, а трансформировать обряд для соответствия этим канонам — сделать его в значительной мере менее «Западным» (что, в свою очередь, подорвет его возможную полезность).
Настоящий текст не ставит своей целью расставить все точки на i. Мне бы хотелось лишь обозначить перед благочестивым читателем всю проблемность вопроса о Западном обряде, не поддающуюся однозначной трактовке, будь то «оптимистическое» приятие этого чина или «пессимистическое» его отрицание. Церкви в целом и каждому из нас требуется немало такта, мудрости и — главное! — святости для верного осмысления этого вопроса. Автор же может только порекомендовать не делать скоропалительных выводов.
Несомненно, Западный обряд может принести немалую пользу и в каком-то смысле даже необходим для выражения некоторых граней кафолического богатства Церкви. Но в то же время «западным православным» ощутимо не хватает укорененности в церковной традиции и постоянства. Возможно, нынешний формат их существования — под омофором и постоянным руководством епископов Восточного обряда — наиболее перспективен для роста и развития этих общин, но и он не беспроблемен. Поэтому, собственно, Западный обряд в Православной Церкви возможен и даже полезен (но это не точно)…
Молитвами святых отец наших, в землях Запада просиявших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас.
__________________________
[1] Димитрий Ростовский, свт. Розыск о раскольнической Брынской вере, 1.4. М., 1885. С. 10
[2] Феофан Затворник, свт. Письмо 214 // Собрание писем. М., 1994. Т. 1. Вып. 2. С. 14
[3] Theophylactus Achridensis. Adversus Latinos // Discours, traités, poésies. Thessalonique, 1980. P. 275-277
[4] Фотий Великий, свт. Письмо 290: Второе послание папе Николаю // Антилатинские сочинения. М., 2017. С. 108-110
[5] Synodus Constantinopolitana A. D. 879-880. Actio IV, caput 2 // Mansi. T. 17. Col. 489-490
[6] Послание патриархов Восточно-Кафолической Церкви о православной вере 1723 г., Вступление // Путь, Истина и Жизнь: вероучительные тексты Православной Церкви. К., 2013. С. 221-222
[7] Слова свт. Филарета в передаче А. С. Хомякова. Цит. по: Хомяков А.С. Письма к В. Пальмеру, 4 // Полное собрание сочинений. М., 1886. Т. 2. С. 379
[8] Nicephorus Callistus. Eccleciastica Historia, 15.28 // PG 147. Col. 84; См.: Theodorus Lector. Historia, 2.48 // PG 86. Col. 208–209
[9] Димитрий Ростовский, свт. Розыск о раскольнической Брынской вере, 1.12. М., 1885. С. 32-33
[10] Замечания об американской «Книге общих молитв»: Реферат, читанный в заседании учрежденной Св. Синодом комиссии по старокатолическим и англиканским вопросам // ХЧ. 1904. № 12. С. 787-807
[11] См.: Amalarii episcopi opera liturgica omnia. Vat., 1948. Vol. 1
[12] См. статью: https://vk.com/wall-184478279_31181
[13] См.: Ratio de symbolo fidei inter Leonem III. Papam et missos Caroli imperatoris // MGH. Conc. T. 2. Suppl. 2. P. 287-294 (https://vk.com/@photian-leo-iii)
[14] По крайней мере, даже значительно позже в это еще верили многие латинские богословы: «Само название “Месса” (Missa) дано потому, что небесный Посланник (nuntius) приходит, чтобы освятить животворящее Тело, как и говорит священник: “Всемогущий Боже, повели, да будет принесено сие руками святого Ангела Твоего на горний жертвенник Твой”». «“Повели” значит “соделай”. “Да будет перенесено” значит “да будет пресуществлено” (transsubstantiari). Или же “Да будет перенесено” значит “да будет вознесено”, то есть “да будет претворено” (converti)» (Petrus Lombardus. Sententiae, 4.13 // PL. 192. Col. 868; Iohannes Teutonicus. Decretum de consecratione, 2.72 // Glossa ordinaria. R., 1582. P. 1813).
[15] Николай Кавасила, св. Изъяснение Божественной Литургии, 30 // Христос, Церковь, Богородица: богословские труды св. Николая Кавасилы. М., 2007. С. 258–261.
(Пока оценок нет)
Загрузка...Автор публикации
